Честнее – его и себя грохнуть. Американцы наново тогда всё переиграют. Добегу – разберусь».

На последней стометровке узрел злополучную. По простецки покоится к пальме прислонённая. Вокруг ни души. Плююсь кровью с хрипом из сорванных лёгких. С десяток метров к ней уже полз. Кэп вообще живой мертвец.

Когда смог слова выталкивать, шиплю:

– Не ползал ли кто в сумку? Подмечай, как карта свёрнута?

Он ещё хуже изъясняется:

– Вро-о-де ни-и-кто.

Взгляд похожий – подвальный. Каким о пощаде там молили. Ствол ему в переносицу.

– Вроде?! Точняк?!

Молчит. Двинул ему в сердцах. Сам прокручиваю: «Для шпиона обратная уложка, что чихнуть. И нас натаскивали. Но откуда тут лишнему белому взяться? Охоту за нами тонко провести? Глупо рассчитывать на подобное раздолбайство.

Если так, помирать погожу. По другому раскладу: кто нас провёл, гад бывалый. Доподлинно знает: редки у нас автобусы. Каждый ломится к подножке диким кабаном. Таксей нет. А здесь их за презренное буржуйство почтём. Пособник ему – нещадное пекло. Отвлекаловка – две лахудры. Что ж получается? Пятьдесят на пятьдесят?! Впервые, как есть, я испугался. Сразу жить шкурно захотелось. Любой мразью, но жить! Привожу в чувство капиташу. Изумляясь себе, толкую:

– Дознание провёл. Наверняка никто нос не сунул. Теперь нам решать: стреляться?… забыть?

Понятно, чего жалкий кэп выбрал. Под маты ремень сумки ему на шею. Ткнул тэтэшником в бочину.

– Упаси тебя вновь барством блеснуть. Замочу падлу!

В том рейсе оба поседели. Несколько раз по дурному предчувствию на мостик врывался. Караван чинно в две косынки дымит. Конвойные фрегаты пасут овчарками. Тишина. Волнишки попутные. А меня всего внутренне трясёт. Расплаты ждал. Аукнется, решил, застрелюсь красиво. Первую тупую пулю слабодушному индюку. Большую часть мести ему почему-то отгрёб. Не совсем, понятно, справедливо. Этак всю Атлантику на срыве мозговых катушек. М-да.

Хорошо, подводные радары «асдики»[16] изобрели. Штатовцы тут же принялись ими выбивать океан, как пыльное одеяло. Дальние их бомберы – чисто демоны против бородатых мальчиков Деница. Прячущейся лодке от точно сброшенных глубинных бомб пи… Три кляксы масляных на курсе попалось. Не иначе, посмертный росчерк вражьей стаи. М-да.

Близ норвежских берегов обязательные юнкерсы. Так фрицы со всеми «здоровались». Правда, уже в четверть силы. Сдулась до скелета их «26-я львиная эскадра». Хенкелей-торпедников с боевым счётом на хвосте под свастикой вообще не стало. Всё равно арифметику потерь немцы выправили. Тройку новых пароходов в минус. Лихо прорыв у «штук»[17] получался. Чрез завесу огня в пике с воем. Чаще же разлетались сами дюралевыми щепками. Ну как со всех стволов разом и караван и охранение! Тра-та-та-та! Никто на пощаду не рассчитывал. Лишь мы, засранцы, тайно искусились…

Кающийся замолк. То ли собирал мысли, то ли ждал вопроса. На проблесках сознания удался деду оборот:

– Поди, прессовало на душе-то? Могло ведь прокладки выжать.

– Что-то ты разговорчив. Дай-ка ещё пропустим.

Кое-как налили, не сразу попадая горлышком в края стаканов. Скорым признаком вырубона пропала горечь. Закуски больше не требовалось. Под ту благодатную минуту рождался эпилог.

… Свою подлянку раздельно хранили пуще некуда. Нисколько не сблизились. Тяжела, гадка до чего ноша! Просто из нутра пригибает. Капитанишка ого-го(!) сиял каким заслуженным. Но это на людях. Во снах из прошлого мочился к тоске буфетчиц. Даже Сталина едва пережил по хлипкости. М-да.

И я в честь попал. Чин не малый. Наградами обсыпан. Доселе в почёте. Только жизнь волочу, как муку-мученическую. Ведь чем рискнули?! Нет нам прощения. Даже бы враги презирали. Всё оказалось рисовкой: и беганья с тэтэшником, и сидение в важных кабинетах. Сопли-то на горелом масле! Сколько раз себя приговаривал. Характер не позволил. Небось, поносный. На этом патетическом моменте потерялся контакт.