Сегодня в центре она была захвачена в плен трехрядной вереницей машин, и не думающих двигаться. И это своеобразное заточение породило ясную мысль: нет, не любит она центр, она его терпеть не может. Где это видано: для того, чтобы проехать крохотный, десятиминутный отрезок, может потребоваться целый час? Появлению на свет этой простой мысли способствовали страшная грязь, образовавшаяся повсюду на дорогах, мгновенно липнущая к стеклам и дверям. Перед ее носом оказалась старая скрипучая машина, которая поминутно икала и фыркала на капот ее крохотного красного автомобильчика, только вчера намытого до блеска и отполированного. Потом перед ней возник громадный автобус, на задней части которого было наклеено желто-серое лицо четырёхлетнего ребёнка, умирающего от рака последней стадии. И она вынуждена была смириться и смотреть. Нет, она не против благотворительности, а очень даже «за», но всё-таки надо бы как-то поделикатнее. Не все водители, застрявшие в пробке, способны долго и безболезненно выносить такую откровенную реальность. Не все закоренелые гуманисты и подготовленные медики, кто-то даже не заметит, а кто-то разнервничается и даже сам не поймёт, отчего понесётся по дороге на большой скорости и кого-нибудь собьёт.

Побыстрее хотелось уехать, но она застряла у светофора, который всех удерживал своим настойчиво красным светом, и не думал переключаться. Ей казалось, что даже взгляды водителей из других машин, обращенные к ней, сегодня были какие-то неприязненно-насмешливые, словно на ее лобовом стекле было большими буквами написано, что она отправляется к психологу.

Марина заметно нервничала, и от этого теребила свои вьющиеся светло-русые волосы и потирала уставшие глаза с длинными пугливыми ресницами. Ей вовсе не хотелось ехать к какому-то там психологу, что уже само по себе неприятно и даже как-то неприлично, да еще, вдобавок ко всему, принимающему в центре города. Так что Марина Андреевна безотчетно, пожалуй, радовалась этой самой автомобильной пробке, поймавшей ее в свои сети. Она даже попыталась разглядеть в этом знак судьбы, уловить в этой отсрочке подсказку свыше, но ничего путного на ум не шло. Мысли упрямо двоились. То настаивали на том, что все-таки необходимо скорейшим образом добраться до этого самого злополучного психолога или психотерапевта, прости Господи, и побыстрее оставить позади все ужасы первой встречи, то наслаждались уединением в машине, свободой и потихоньку, тоненьким голоском приговаривали: «Что ни делается, все к лучшему, не судьба, все заранее за нас предрешено, так что нечего и дергаться». «Вообще говоря, – рассуждала Марина Андреевна, – я запросто могу обойтись и без психолога, что я, немощная, что ли? К психологам ведь ходят слабаки и неудачники, да и то тайком. А у меня и так все отлично: двое прекрасных сыновей, любимая работа, и мужчина тоже есть, может быть, я даже замуж за него скоро выйду. Я сама себе психолог, самое главное – это говорить себе, что все отлично. Тогда все и будет отлично. Олег тоже предлагает поменьше думать и рассуждать, может, стоит его послушаться, глядишь, куда-нибудь да вынесет. И в институте я психологию изучала, правда, ее было совсем мало, и я ничего толком не помню. Неважно… Кроме того, психологи эти сами ничего не знают, нахватаются по верхам, две-три книжки прочитают, и бегом советы раздавать направо и налево. Ну откуда им знать, как для меня будет лучше, если я сама ничего про себя не знаю».

Настроение у Марины заметно улучшилось, на лице появилось выражение детской радости, и она даже собралась при первой возможности сделать разворот в сторону дома. Вдруг внезапно в своем сознании она увидела перед собой грустное личико младшего сыночка Сереженьки, который робко смотрел на нее в тот самый момент, когда она прихорашивалась в прихожей перед зеркалом, собираясь на свидание к Олегу Васильевичу. Сереженька стоял босиком на холодном полу в ночной пижаме Мити, которая досталась ему по наследству от старшего брата и была велика на два размера. Тоненькие ручки и ножки сиротливо выглядывали из широкой одежды, так что казалось, что под пижамой совсем ничего нет. Сереженька терся спиной о стену, сжимая в кулачке маленькую металлическую машинку.