– Бахруз! Ты чувствуешь, как тихо во дворе. Детей вообще не слышно. Их совсем нет. Никто не играет.

– Я давно это заметил, – с грустью ответил Бахруз. – Никто не выходит во двор. Времена не дворовые. Все воспитываются дома, без участия дворовой жизни. Эмиль! А твоя дочь часто спускается во двор? Моя почти никогда. Этот вопрос надо в первую очередь задать себе самому. Детство сейчас разное. Дети сейчас просто так не дружат. Они дружат с детьми, одобренными их родителями. Взрослые решают, стоит дружить с кем-то или нет. Так что мой тебе ответ будет таковым – дружба крепнет тогда, когда жизнь приводит к равенству. Если взрослые сторонятся друг друга по причине разности достатка, то стоит ли ожидать, что кто-то из их детей выйдет во двор, чтобы поделиться своими игрушками.

– И по крышам, наверняка, никто не бегает, и штабы не устраивает. Помнишь наш «штаб»? – разомлев от воспоминаний, спросил Эмиль.

– Помню, – ответил Бахруз, – над третьим подъездом он был.

– Хорошо мы все там устроили. Полежать было где, уроки сделать, а главное – вид был какой прямо на море. А помнишь окна «Трудовых резервов», где гимнастки тренировались, – засияв от воспоминаний, Эмиль посмотрел на Бахруза.

– Конечно же помню, Эмиль! И театральный бинокль твоей бабушки тоже помню, и помню твой пылкий интерес к этим окнам,

и еще помню, как тебя было не дозваться за этим делом – высматривать прыжки гимнасток.

– Выходит так, что только я этим занимался?! – спросил Эмиль Бахруза, сверля его исподлобья взглядом.

– А кто потом, по моей наводке, бегал с Сергеем к «Трудовым резервам» гимнасток караулить, а, это ты забыл?

– Я тогда был ни при чем! – оправдываясь, ответил Бахруз.

– Я тогда только компанию составлял Сергею.

– Только компанию, Бахруз? – настойчиво продолжал Эмиль.

– А кто потом после тренировки бегал в Нагорный парк целоваться?

– А Свету ты забыл? А может, ты и Оксану забыл? Вот ты зараза, Бахруз! А этот хмырь Сергей сколько моими наводками пользовался.

– Я все помню, Эмиль, и эти девочки, думаю, тебе до сих пор вспоминаются добрым словом, а точнее, бабушкин бинокль. Всем было тогда не плохо.

Бахруз положил руку на плечо друга и сжал его.

– В наше время мы подолгу добивались того малого, что позволяло воспитание наших девочек. Это были всего лишь неловкие объятия и невинные поцелуи. Фуникулер нам тогда казался кораблем, несущим нас к небесам.

– И знаешь, Эмиль, что я еще помню, это то, как ты потом проговорился Илоне о наших похождениях. Илона потом со мной неделю не разговаривала, мне пришлось целую неделю за ней по пятам ходить.

– Да это случайно получилось. Почему ты это никак забыть не можешь? – Эмиль виновато уставился на Бахруза, в ожидании снисхождения друга.

– Да потому что ты потом сам бегал на свидания к девочкам, которые по праву причитались мне, – со смехом выдал Бахруз.

– Оксана тогда скучала без внимания, и я был вынужден заменить тебя, – ответил Эмиль, сияя от давно прошедших впечатлений.

– И ты помог ей не скучать? – щурясь, спросил Бахруз.

– Да! Помог. И правильно сделал. Я спас тогда вашу с Илоной дружбу. Кстати, Оксана живет в Москве. Можешь повидаться. Сергей с ней и сейчас общается, – Эмиль постарался приободрить друга.

– Знаю! – ответил Бахруз.

– А от кого ты это узнал? – интрига вспыхнула в глазах Эмиля.

– Оксана помогает мне оформлять визу в Канаду. И я тебе больше скажу, что и Свету я тоже увижу. Она нас всех в гости ждет в Подмосковье, – Бахруз, предвкушая шоковую реакцию друга, стал потирать нос.

– Вот ты сволочь, и все за моей спиной, – сокрушался Эмиль. – Знаешь, что я сделаю, Бахруз? Я полечу с тобой.