– Это не я, а вы устроили заточение! – дерзко ответила я. – Вы нас не отправляете домой. Мне надо вызвать водителя.

– Что ему передать? – спросил командир, приставляя рупор к губам.

– Скажите, чтобы проснулся!

– Максим! Наташа просит, чтобы вы проснулись! – громкий голос разнесся над поверхностью воды.

– Я и не сплю! – ответил Максим, с опаской выглядывая из – за дерева, которое находилось довольно далеко от того места, где стояла машина.

– Что? – крикнули мы опять хором.

– Он не спит! – проскандировали дети на другом берегу реки.

– Спросите его, что он делает? – попросила я командира.

– Что ты делаешь? – разнесся голос по реке.

– Наблюдаю, что происходит! – ответил Максим, свернув трубкой газету и приставив ее ко рту.

– Что?

– На – блю – да – ет! – опять хором ответили дети.

– Скажите ему, чтобы передал в редакцию… – опять обратилась я к командиру.

– Знаете что, ведите свои дурацкие переговоры сами! – рассердился он. – Я вам рупор подарю! Навсегда! Вы что, позвонить не можете?

– У меня батарейки сели!

– Ребята! Дайте этой девушке мобильник! – сказал Дмитрий Степанович, и сразу три телефона очутились возле моего лица.

Я позвонила в редакцию и сказала, что пока мы не можем покинуть гостеприимное плавучее средство по независящим от нас обстоятельствам. Устав от вороха последних событий, Шаповалов даже не стал возражать, как обычно. Еще я попросила позвонить Максиму, если у него включен телефон, и передать, чтобы не волновался, на что Шаповалов ответил, что Максим и без звонка не волнуется.

А я села вместе с рабочими на рельс и спросила:

– Кого хоть убили?

– Не наш он, – спокойно ответили они. – Водолаз с Южного порта. Они работали на буксире, всю ночь проводили тросы под пробитое днище буксира. Может и не убитый он вовсе. Может, сердце не выдержало. Фамилия его Костров.

– Но почему в вашем трюме?

– Мы сами об этом думаем.

Мы, наконец, встретились с Юрой, и нас даже накормили. Борщом и пшенной кашей с сардельками. Юра сказал, что пшенку терпеть не может с армии, но «когда жрать захочешь – все съешь». Кто бы мог ожидать таких слов от воспитанного фотокора, каким он выглядел. Сказать по секрету, так хороший фотокорреспондент – уверенный и временами наглый человек.

Мне же каша понравилась, я с жаром поведала об этом вестовому, спросив рецепт.

Вестовой милостиво ответил, что рецепта он не знает, готовил повар, а вот посуду у них моет каждый сам за себя, но наши чашки, он, так и быть, примет грязными на правах гостей. Легко согласившись с его убедительными доводами, я пошла осматривать корабль, а Юра остался мыть свои тарелки.

День еще не закончился. Солнце, отдуваясь за все летние месяцы, продолжало сиять, но уже клонило свою трудовую голову к земле. Вскоре ко мне присоединился Юра, и мы стали исследовать возможности плавкрана.

– Что у нас имеется из снимков? – спросила я фотокора.

– Одно убожество из нефтяной пленки и больше ничего, – с горечью ответил он. – Ну, рыбак, ну, матросы, плавкран этот, капитан, командир. А самого главного, как не было, так и нет.

Самым главным была дыра в буксире. И дыру эту снять не удавалось. Буксир подвесили так, чтобы было удобно варить – то есть, дырой кверху. Сварщики ползали по макушке и шаг за шагом приваривали кусок железа к пробоине. С корабля этот процесс не был виден. Но сам буксир качался перед носом буквально в пяти шагах. Я понимала Юру – быть рядом и не суметь снять повреждение, конечно, обидно для профессионала.

Мы еще не знали тогда, что домой будем возвращаться ночью, что отвезут нас на другом буксире, который пройдет под самым днищем подвешенного на цепях судна. Мы еще не знали, что Юрины снимки ночного спасения с борта судна и мой материал станут самым громким эксклюзивом месяца.