– Что? – не удержалась она, занервничав под прицелом его глаз.

– Вы какая-то сегодня… другая. Неужели боитесь летать на самолётах?

– Боюсь, – честно призналась она.

Он вдруг улыбнулся.

– Даже странно, что вы чего-то боитесь. Я-то думал… думал, у вас нервы – стальные канаты и…

– Вы ошибались, – сухо ответила она.

Ну какие стальные канаты?! Да у неё страхов и комплексов – воз и маленькая тележка. Впрочем, об этом ему лучше не знать. И вообще никому.

– Да, я понял, – согласился Батурин. Потом вдруг наклонился к ней совсем близко и в самое ухо сказал: – Пропустили стаканчик, чтобы не так страшно было?

Елена Эдуардовна вспыхнула и отвернулась.

Какое-то время она неотрывно смотрела в иллюминатор, а когда вновь скосила глаза на Батурина, то с удивлением обнаружила, что тот спит. Откинул голову и еле слышно посапывает.

Она вдруг огорчилась. Почувствовала себя совсем одиноко. Зато – неожиданно пришла мысль – можно его вдоволь разглядеть, чем она и занялась. Прямой нос, не точёный, но хорош, твёрдый подбородок, тёмная щетина, чёрные брови и самое волнующее – губы. А ещё запах. Она даже подалась чуть ближе, вдохнула глубоко, раз, другой… От этого запаха и впрямь помутилось в голове, даже забылась Люба и её мерзкие слова, забылся страх и чёртова турбулентность.

Елена Эдуардовна скользнула взглядом ниже. Крепкая шея, широкие плечи, ворот, расстёгнутый на несколько пуговиц. Украдкой, словно воришка, заглянула в открытый вырез. Мощные мускулы натягивали тонкую ткань рубашки – так и хотелось к ним прикоснуться, ощутить их твёрдость и силу. А ещё больше хотелось коснуться его кожи…

Она закусила нижнюю губу и сцепила пальцы рук, пытаясь подавить это желание, нелогичное, глупое, непозволительное. С трудом оторвала взгляд и подняла глаза, дабы не искушать себя, и… чуть не ойкнула. Он не спал! И тоже сосредоточенно смотрел на неё.

Кровь тотчас прихлынула к щекам. Она стыдливо отвернулась, ругая себя на чём свет стоит. Это же надо так опрофаниться! Но он тоже хорош. Мог бы показать, что не спит, а не наблюдать молчком, как она его разглядывает и обнюхивает. Господи, какой позор!

*** 

В Толмачёво* их встречали коллеги из западносибирского филиала. Подогнали для них двоих ни больше ни меньше микроавтобус.

Елена Эдуардовна устроилась в салоне вместе с бойкой девушкой, что их встретила. Та назвалась и должность свою упомянула, но Елена Эдуардовна не удержала в памяти.

Батурин же втиснулся на переднее сиденье, к водителю. И это хорошо –  она до сих пор никак не могла прийти в себя от пережитого конфуза. Половину пути девушка отчаянно пыталась построить светскую беседу, но Елена Эдуардовна упорно не включалась в разговор, так что и девушка потом сдалась.

Через полчаса обоих высадили у центрального входа отеля "Новосибирск" – длинного ряда стеклянных дверей, расцвеченных точечной иллюминацией.

– Завтра заедем за вами в девять утра, – предупредила девушка на прощание.

Елена Эдуардовна оформила документы на ресепшене. Не глядя, попрощалась «до завтра» с Батуриным и торопливо направилась к лифту.

Как назло, ехать пришлось в одиночестве. Находиться в лифте она ненавидела ещё больше, чем летать в самолётах. С кем-то вместе – ещё куда ни шло, а одной…

Но когда это она шла на поводу у своих страхов? Никогда! Наоборот – собирала волю в кулак и делала наоборот то, что страшно, даже тогда, когда имелись и обходные пути. Например, ехать поездом или попросить секретаря бронировать номер на нижних этажах. А она – нет, она – отважно воевала со своими слабостями.

И всё же, когда зеркальные двери лифта плавно разъехались, выпуская её в холл двадцатого этажа, Елена Эдуардовна выдохнула с облегчением.