Юмор Батурин не оценил, придавил её своим пудовым взглядом так, что в груди всё сжалось, и ничего не ответил.

До стоянки опять шли рядом, но, увы, не вместе. Он молчал и хмурился. Она тоже помалкивала – не навязываться же самой. Но лучше бы говорили, потому что так почему-то возникало странное, но острое, почти осязаемое чувство неловкости.

Словно услышав её мысли, Батурин вдруг спросил:

– Специально меня работой завалили?

– Конечно, – разулыбалась Елена Эдуардовна. – Подумала – человеку работы не хватает, за других аж работает, надо ему…

Батурин повернулся, посмотрел так, что жаром окатило, так, что фраза так и осталась висеть в воздухе незаконченной, потому что мысли все разом вылетели. Буквально оглушил её этим взглядом и уверенно двинулся дальше. А она на миг застыла, перевела дух и поспешила следом.

А потом… чёртов каблук, даром, что низенький, неожиданно угодил в щель между плитками, и нога подвернулась.

Елена Эдуардовна неуклюже взмахнула руками, охнула и к своему ужасу грохнулась на асфальт. Колено тут же опалило болью.

Батурин оглянулся, подскочил, помог подняться.

– Как вы? Больно?

Она кивнула, закусив нижнюю губу. Чёрные колготки на колене разорвались, ещё и кожу ободрало.

Больно было. А ещё досадно и ужасно стыдно. Вот зачем она так вырядилась? Решила покрасоваться? Надела бы, как обычно, кеды, но нет, захотелось выглядеть поизящнее – туфли, юбочка короткая…

Да уж, получилось и впрямь изящнее некуда – растянулась как корова на льду. Ещё и перед ним!

– Наступать можете? Держитесь за меня.

Он закинул её руку себе на плечо, сам обхватил за талию и медленно повёл к машине. Рука у него была крепкая и горячая. Невыносимо горячая. Обжигающая! Так, что даже про боль в разбитой коленке забылось.

Он помог ей сесть в машину, а потом вдруг предложил:

– Повернитесь боком, я осмотрю ногу.

Елена Эдуардовна опешила и даже забыла от удивления отказаться. Послушно скинула туфельку и села полубоком. Он присел на корточки и с самым серьёзным видом ощупал лодыжку:

– Так больно? А так?

– Нет, болит только колено и то уже меньше… А вы в этом разбираетесь?

– Ну, я не врач, но с травмами ног приходилось иметь дело. А колено обработать надо…

Он так и не выпускал её лодыжку, а она не убирала ногу. Пальцы его сквозь капрон прижигали кожу. По телу разливалось тепло, а лицо и вовсе рдело, как у неискушённой юной девы.

Взгляд его скользнул выше колена, медленно огладил бедро, и тотчас переменился, будто подёрнулся поволокой.

Елена Эдуардовна смутилась, хотела одёрнуть юбку или чем-нибудь прикрыться, но почему-то замерла.

Его пальцы нежно, почти невесомо прочертили дорожку вдоль щиколотки.

Батурин поднял на неё глаза, горящие и чёрные. Обвёл взглядом изгиб шеи – и дыхание перехватило. Остановился на губах – и губы тотчас пересохли.

Затем он выдохнул и… будто сбросил морок.

В лице его почему-то проступила злость. Он убрал руки, выпрямился в полный рост, бросил:

– Извините.

И не прощаясь, двинулся к своему опелю.

Елена Эдуардовна наблюдала, как Батурин выехал с парковки, как вывернул на проезжую часть, как скрылся за поворотом, и никак не могла успокоиться. Кожа до сих пор горела от его прикосновений и нескромного взгляда, и внутри всё растревожено гудело. А разум отказывался понимать, что сейчас произошло.

12. 11

– Мамуля внуков, видать, не дождётся, – отхлёбывая пиво прямо из горлышка, резюмировала Ника. – Тебе двадцать восемь…

– А ты у нас на что? – спросил Андрей и тоже сделал большой глоток Хугардена. – Тебе вон тридцать два скоро, тем более пора поторопиться.

Они третий час торчали на крыше, совсем как в юности. Пили пиво, говорили о том о сём, наслаждались спокойствием и созерцали предзакатный город.