Этот эпизод наглядно показывает, что многие люди были искренни, когда удивлялись, узнавая, что моя мама вовсе мне не сестра. Кстати, раньше я тоже выглядела моложе своих лет и однажды, когда мне было лет, по-моему, тридцать шесть, пришёл к нам как-то работник ЖЭКа, посмотрел на меня, когда я открыла ему дверь, и строго спросил: а старшие кто-нибудь есть? Вот это был комплимент, так комплимент! Сколько времени прошло, а я до сих пор помню!

Лет до шести в моей жизни присутствовал ещё и папа. Но я его тогдашнего почти и не помню. Потом уже, во взрослой моей жизни, когда мне было тридцать три года, мы с ним познакомились заново. Он живёт на Украине. А в Челябинске у него много родственников и он туда часто приезжал. В один из его приездов мы с ним повторно и познакомились. Отношения у нас хорошие. Я его смогла полюбить. Полюбить заново… Но, конечно, той близости, что всегда была и есть у меня с мамой, что была у меня с бабушкой, такой близости у нас с ним, конечно же, нет…

После того как мои родители развелись, а мне тогда было шесть лет, как я уже упоминала, у бабушки мы с моей мамой бывали чаще, чем дома. В общем-то днём мы жили у бабушки, а домой приходили только переночевать. Поэтому выросла я, можно сказать, у бабушки с дедушкой и рядом с мамой. И бабушка была для меня второй мамой. А, может, и первой, сложно сказать. В общем, мне повезло и было у меня две мамы.

Наша семейная система воспитания, система воспитания у обеих моих мам, полностью состыковывалась с общественной и нигде ей не противоречила и не вступала с ней в конфликт. Семейные мораль и ценности являлись как бы продолжением общественных. И это было очень удобно. Потому что существовать в условиях двойных стандартов и двойной морали было бы очень нелегко.

В нашей семье еде всегда было отведено особое и почётное место. Бабушка говорила, что можно не прибрать в квартире, можно не иметь какой-то одежды или каких-то вещей, но еда должна быть всегда.

И в наш семейный устав были занесены золотыми буквами два замечательных правила. Первое из них: «Пока не съешь, не выйдешь из-за стола!». И второе: «Всё, что положено на тарелку, надо съесть до последней крошки, как бы не было тебе плохо!». Эти два правила были из разряда фундаментальных. Из тех, на которых базируются уже все остальные постулаты и принципы.

Эти правила были незыблемыми и никем не оспаривались. Эти правила были с момента сотворения нашей семьи и никем никогда не нарушались. Эти правила отменить можно было только, не иначе как свергнув правящую власть. Но мы, то есть я, дедушка и дядя, бабушку и маму любили и, разумеется, свергать их не собирались.

Как-то моей бабушке удавалось держать всех в подчинении, но исключительно на любви и доверии. Мой дядя, когда был школьником, говорил ей: «Когда ты дома, мама, как будто светит солнце!» Бабушка была светлым солнечным человеком. И, как ни странно, мягким. Но подчинить умела очень хорошо. Она умела настоять на своём, но мягко. Ей подчинялись, но её любили. Искренне любили. Человеком она была лёгким. Лёгким, тёплым и душевным.

И как бы мне снова хотелось оказаться там… Там, в детстве… В той квартире. И услышать родные голоса… И увидеть их всех! Бабушки, дедушки и дяди Жени давно уже нет в живых. И в квартире той давно уже живут чужие люди. От тогдашней счастливой семьи остались только мы с мамой. И папа. Правда, меня стало больше. Потому что я – это теперь не только я, а ещё и мой муж, и мои дети: сын и дочь, и мой зять. И родители мужа. И его сестра. И его многочисленные родственники. И родители мужа дочери. И его брат. И его бабушка и дедушка. Нас становится всё больше и больше. И это счастье! Это другое, взрослое счастье…