Конечно, я заросший и загорелый, с перегаром изо рта, выгляжу алкашом, и у девушки есть основания считать, полагать, подозревать… И все же как-то обидно! И я отменил решение уезжать. Назло. Вопреки. Взыграла во мне спесь. Как говорится, загуляла нищета, затрясла лохмотьями…

– Я все же доложу вам о себе, – начал я, заводясь. – Я не местный. Наслышавшись о здешних просторах, приехал в отпуск, порыбачить. Один знакомый посоветовал снять угол у Юрия. Мы договорились о сроке, сошлись в цене. Отпуск у меня заканчивается через неделю, так что, если вы здесь надолго, придется потерпеть. Если Вам моя помощь в уборке не нужна, тогда я пошел, леску купить надо. Всего хорошего. Спасибо за чай.

Спустя минуту я чесал по пыльной Штыринской улице. Девушка что-то крикнула мне в след, но я лишь громко хлопнул дверью. Улицы и кусты летели мимо как в кино, с бешеной скоростью. Грудь мою рвал ветер, и я отплевывал его злобно и часто.

Вот кобыла, – думал я, – приперлась откуда не ждали, здрасьте я тётя-мотя. Я к алкашам привыкшая, я сейчас вам порядок наведу…

Я шел, куда ноги несли, курил, и глотал теплое пиво из мятой банки.

***

Меня вынесло на городской пляж, и я бухнулся в тень под кустом, как влитый вписавшись в ландшафт. Купающихся и загорающих на пляже почти не было, зато там и сям располагались жиденькие компании. Они с огромной скоростью заполняли пространство окурками, пакетами, бутылками, пивными банками и прочим хламом. Многие, несмотря на раннее утро уже и сами были в хлам, и никто не обратил внимания на еще одного чудака.

Справа от меня, прямо на пляже стояла легковушка, из ее раскрытых дверей доносилось ритмичное «умц-умц-умц». Слева три бича, по повадкам, одежке и лицам кровные братья Викторовых «окаменелостей» пили под аккомпанемент китайского плеера.

«На Ходынском широкоем тракте целовал я шалаву одну…».

Я пил пиво и все мрачнел и мрачнел. От жары меня развезло, и натура оскорбленного идальго жаждала мщения. Мне требовался конфликт. Спесь моя рвалась наружу. Хотелось, чтобы сейчас кто-нибудь подошел, попросил закурить, спросил который час и предложил поменяться часами. Но никто не подходил. Все вокруг отдыхали, как умели, и никакого дела им не было до скромно валяющегося в теньке паренька.

Даже никто не докопается, – размышлял я хмелея. – А потому-что видят, паренек такой же как все, отдыхает как умеет, культурка-дисциплинка. Одет как все, скамейку салфеткой не протирает, как все, в платочек не сморкается, как все. Значит свой. Как все.

Права стало быть незнакомка.

Ну что ж, значит придется самому устроить спеси парный выход.

Так думал я, а справа из машины слышалось умц-умц-умц.

Придется с кем-нибудь вступить в конфликт, – думал я, осматриваясь, а слева магнитофон надрывно повествовал о тяготах побега по маршруту «Воркута-Ленинград». Оставалось выбрать.

Пиво в банке заканчивалось, и нужно было принимать решение. Душа требовала сатисфакции.

Солнце начало двоиться и качнулось вправо, грозя обрушиться за горизонт на западе. Вместе с солнцем качнулись вправо и весы выбора.

Я встал, подождал пока взбунтовавшийся алкоголь растечется по крови и пошатываясь, пошел к машине. Трое «мажорчиков» – молодых ребят, по прежнему не обращали на меня внимания.

– Это вы конечно зря, – сплюнул я. – Нельзя же так беспечно отдыхать.

Определенно это была местная «золотая» молодежь. Что-то я не замечал раньше, чтобы в бедном Штырине много молодежи ездило на машинах. В Штырине на машинах вообще мало кто ездил. Мне вспомнился лозунг-растяжка, что попался на глаза еще в первые дни. Узкое белое полотнище плескалось, запутанное между двумя столбами на перекрестке и гордо гласило: «25 лет первому объекту светофорному».