Не молчал никто;

Там, где не боялись встречать рассвет

И спускаться в мир;

Где копили знания в колдовстве,

Будучи детьми;

Где порочным было бы лишь гундеть,

Накаляя дым;

Где умели в восемь гортаней петь

Гимн другим живым;

Где один кончался в другом – и пусть

Ненаучен факт;

Где цитаты Бродского наизусть —

Главный артефакт;

Где ценнее сердца валюты нет;

Нам вискарь – судья;

Где мы были лучшими сомелье

Не вина, а дня;

Где стучала жизнь, превращаясь в гул-

Словно в сотнях сот!

…Там стоит теперь одинокий стул.

И спит рядом кот.

Бьется спонтанно жизнь:

Мелочью в кошельке,

Каплями в декабре,

Сердцем после любви,

Бедрами узких джинс,

Сумками налегке,

Сальдо мобильных средств;

Бьется, срываясь в свист,

В гомон, в дыхание, и

В чей-то знакомый шаг,

В нервный ее рингтон,

В струны моих гитар,

И снова – в после любви

Стук. Так звучит душа.

Сколотый камертон.

Выстрел на точке «старт».

Пахнет то солью, то

Перцем, дождем, нугой;

Тонкой пачули, жи —

Молостью – в букет…

Я расстегну пальто.

Стану совсем нагой,

Чтобы вдохнуть всю жизнь

И мир весь зажать в руке.

Смотреть дальше: ЖИЗНЬ

Человек перепутал виски и чай, поднялся лежа, вошел в окно,

Вышел в стену, закурил от заката, родил детей.

Они разбежались; у него осталось несколько дней,

на подумать: что из этого всего

было ему

суждено.

Он хорошо помнил, что разбил несколько чашек, пока искал

В них виски, и выкинул пару бутылок, в которых не было чая.

От удара об стену под левым глазом горел фингал.

А что вы хотели?

Окно так просто

не выпускает.

Если подумать, то из всего, что случилось за этот век,

Он просил всего-то пару вещей – не больше.

Хотелось обязательно попробовать на вкус снег.

И почему-то – странности бытия! —

в Польше.

Он успел меньше, чем говорил другим, что успел;

Он хотел гораздо больше, чем мог.

Честно говоря, он даже толком не поседел.

Почему-то обидно. Хотя

Какой от седины

прок?

И вот теперь, на закате своего последнего дня,

Отпуская в воздух дым коромыслом,

Человек пнул землю и спросил у ближайшего пня:

«Ну и какой

в этом всем

был смысл?»..

Интересно, насколько велик у него болевой порог?

Я хочу проверить, хотя он меня не просил.

Помнишь: чтобы найти иголку – подожги стог.

Но лучше фигней не страдай.

Ее никто туда

не положил.

Переводишь будильник на десять вперед,

Потому что ты сейчас – Робинзон,

Постель – твой остров. Тот, кто встает,

Покидает безопаснейшую из зон.

В метро, прижимаясь к одной из стен,

Чувствуя чей-то зад у лица,

Улыбаешься скромно: ты – Питер Пэн.

Тебе просто нужна пыльца.

Опоздав на работу, ты всем сказал

Что тебе позвонили из Токио.

Ты красиво врешь, смотря им в глаза.

Слава Карло, ты не Пиноккио.

Ты пришел на свидание пьяным —

С боссом только дурак не пьет!

Ты хотел бы быть Доном Жуаном,

Но сегодня ты Дон Кихот.

В своем доме ты Казанова,

Гендальф, Шерлок и Монте-Кристо.

За пределом квартиры снова

Ощущаешь себя туристом.

Не дотягиваешь до мага,

Не дослужишься до героя.

Кем-то меченая бумага

Для тебя больше жизни стоит.

Пропадешь ты – кто в мире хватится

РобинзонПитерПенКихота?

…Не забудь про будильник-Пятницу.

Завтра снова лететь на работу.

Твой путь знаком тебе: от кухни – к туалету,

Оттуда – в спальню, к подоконнику, где шкаф

Врезается углом в полоску света,

Из дверцы молча пропуская шарф.

В твоем шкафу нет Нарнии. И даже

Нет монстра под кроватью. Домовой

Давно ушел. И разве кто- то скажет,

Что он не прав? В пыли дрожит покой,

Как тень свечи на белой краске в зале,

Как шепот твой – зачем одной кричать?

Твой дом-молчун давно не посещали,

В прихожей – одна куртка на плечах.

Найди свой мир; создай свою планету.

Согрей ее, как рис в сковороде,

И если кто попросит два билета