Я знаю его таким, каким знаю. И пусть это останется во мне навсегда…

Мне Витя помог – устроил моего сына в кузню, спас от плохой компании. Потом я его младшего сына Прохора тоже взял к себе на работу в цех. Мы – детдомовские. Сначала в Визовском детдоме жили, потом в пятом на улице Боевых дружин.

В детдоме у нас была баня своя, сад. Кружки вязания, техмоделирования. Детей в детдоме было 120 человек – 4 отряда по 30 человек. Витя старше меня на 3 года, но все мы были вместе, большие и маленькие. Когда детдом наш расформировали, Витя попал в интернат на Уралмаше, сейчас это школа на ул. Бакинских комиссаров.

В детстве дружбы у нас с ним не было. Все мы детдомовские были тогда стаей волчат. Знали друг друга – и только.

А вот Тамара Зайцева мне нравилась. Я Тому увидел спустя много лет у Махотина в башне, в 90-е годы.

С самим Витей мы встретились в 80-е годы, кажется, у Вити Ламмерта в гостях, он тоже наш детдомовский. И у меня дома висит картина Вити – портрет Ламмерта – очень хороший портрет.

Под Новый год с получки купил ему шубу, а то он в курточке бегал. По четвергам мы с ним всегда ходили в баню на Первомайской.

Неделю меня на Ирбитской не было, пришел в конце декабря, а мне соседки сообщили, что Витя умер (как, почему я этого не знал?!). Я не поверил, мне говорят: возьми номер газеты «Подробности» и прочитай. Я прочитал, иначе никак не мог поверить.

Витя рисовал по ночам. Или проснусь – в комнате свет, он лежит, читает, и телевизор фоном. Много у него было проблем, вздыхал по ночам, часто не спал. Художником он был в свободное время… Он ведь больше коллекционер, искусствовед – такое мое понятие о нем. Вся справочная литература была у него. Говорили мы с ним обо всем. Он за ночь мог 3—4 картинки сделать. Предлагал мне: возьми. Я отказывался: не надо, Витя. Кто ж знал, что так случится!

Опять детдом вспоминается. Как-то ведь воспитатели с нами справлялись. Иной раз, правда, говорили что мы хуже фашистов. К детям тогда лучше относились.

Хорошие были воспитатели: Журавлева Галина Петровна, Фамигулина Роза Михайловна. Ее муж – шофер Володя. Живы ли они теперь?

Мы обычные мальчишки были. Конечно, хулиганили. Тетрадки за ремень – и вперед, учиться ходили во вторую школу. И в 69-ю школу. И уроки, бывало, прогуливали.

Купались. Весь пруд исплавали, ныряли с Генеральских горок. Или на рынок шли, на вокзал – смотреть поезда. По садам лазили, хотя в детдоме был свой сад. С визовцами постоянно дрались. Один раз меня наказали – на два дня положили в постель без разрешения вставать. И я лежал.

На чердаке у нас стояли фляги алюминиевые из-под молока – в них брагу ставили из яблок. Первый раз я попробовал брагу в первом классе. Придешь на чердак – отопьешь. Воспитатели ничего не знали.

Длинные волосы были у нас, потому что в 60-е годы появились эти, хиппи. В 6—7 классах нам девочки стали нравиться – и сами стали следить за собой, подстригаться.

Я ездил в изостудию у вокзала – в ДК железнодорожников. Витя тоже там занимался. У Чеснокова, кажется. В 7 часов мы вставали. Зарядка, даже штанга. Заправляли постель. В 8 часов завтрак. В школу сами уходили. Ремни с бляхой и серую форму надевали. Портфелей тогда не было, вместо них – планшетки военные. Ручки перьевые, чернильницы-непроливашки.

У нас мастерские были хорошие, мы работали в них начиная со второго класса, табуреты делали. Баня своя была. Теплицы. Детдом тогда топили дровами (печник Рашид топил).

Летом весь детдом выезжал на Светлую речку. В лагерь. Бегали, гуляли, купались без ограничения. По лагерю в трусах носились. В черных, в серых – кто в каких, кому что выдадут. На линейку – в галстуках. Сами корпуса красили. Свинарник был. Одна лошадка. Малинник. Смородинник. Грибы собирали. Солили их целыми бочками и мариновали.