Сдвинулся с места я не сразу. Только после того, как услышал весёлый смех своих спутников:

– О це як же гарно пошутковав пан Грицько!

«Пошутил»… Мороз постепенно отпустил, чувствительность вернулась. Вышел из хаты вместе со всеми и мир вокруг показался несколько иным.

«Человек с ружьём» в военной форме без погон озадачил. И у формы вид необычный, и оружие немецкое, и рожа не бритая…

– Ребята, а почему этот солдат без погонов?

– А он и не солдат вовсе, – ответил тот, кто указал на меня парню с автоматом.

– Почему не солдат? Он же в форме?

– А потому… Ты, малец, давай-ка отойди от нас и топай один. Ещё чего, чтобы и нас, с тобой заодно, того… попало.

Тычок в бок оттолкнул меня в сторону. Ватага кобринцев шла по дороге, часто озираясь по сторонам, словно ожидая кого-то увидеть в полумраке мрачнеющего леса. Да и сам я мысленно представлял себе: вот сейчас из за вон тех кустов выскочит тот парень с немецким автоматом… Вот он выйдет и что-нибудь со мной сделает – уже не понарошку… Ребята пойдут дальше, а я… Стволы деревьев возле узкой дороги ещё светились в постепенно темнеющем свете дня, а за ними сгущалась уже казавшаяся мне зловещей тьма.

Но вот и город показался. Лес нехотя расступается, выпуская нас из своих недр. Навстречу патруль с автоматами за плечами вниз стволами. Оружие – родные ППШ. Я облегчённо вздохнул. Страшно идти одному в стороне от тех, кого считал своими товарищами, и кто прогнал меня – по существу предал, а если вдуматься, то и заманил в ловушку. Я мог бы исчезнуть бесследно. Родители не знали, где я, а спутники мои, «верные», никому и никогда ничего не сказали бы…

А попутчики казались чем-то разочарованы…

– Ну чего, москаль, сдрейфил? – насмешливо повернулся ко мне верзила с белесой чёлкой над длинным узким недобрым лицом. Его приятели захихикали:

– Видать, что сдрейфил. Вон тащится сзади, як чучело.

– Так вы же сами меня прогнали от себя. Это вы испугались чего-то со мной рядом идти – сами сказали…

– Нет это ты сдрейфил. А докажи, что не трусисься. Вставай к дереву, а мы в тебя с лука стрельнем. Если не трусисься – не утикаишь. Мы шутейно, – презрительно перекосившись ртом и глазом подначил меня тот же верзила.

Расстрелять меня, значит, собрались. Шутейно. Я к такому юмору оказался явно не расположен: не хочу расстреливаться. Тогда меня обозвали трусом, скорчили насмешливые рожи, высунули языки и опоганили окрестности нечеловеческими звуками. Трусом быть не хотелось даже в шутку. Выбора не оставалось. Согласился: валяйте, гады, расстреливайте, не боюсь я вас. Как и того паразита с автоматом… Теперь казалось, что я и в самом деле не испугался.

Оружие, из коего меня взялись расстреливать, представляло собой настоящий лук и несколько стрел к нему. Стрелы были, ясное дело, деревянными, но наконечники – из рубашек настоящих металлических пуль. Нёс весь этот набор цацек верзила с чёлкой. Этот не пошутит… Но всё-таки лук с тетивой – это же всего насвего просто палка с верёвочкой: подумаешь, тоже мне, – «оружие», думал я, стараясь внушить себе иронию и настроиться на шутливый лад… Да и не верилось, что в меня всерьёз запустят стрелой. Поставили шагов на десять от стрелка. Верзила поднял оружие, наложил стрелу на левый кулак, сжимающий лук. Натянул тетиву, прицелился, эдакий Вильгельм Телль…

Наконечник смотрел в мои глаза остро и зловеще. Стреляющий – внимательно и прицельно: он настроен серьёзно и постарается не промахнуться. Страшновато, тревожно, но в то же время держалось странное ощущение нереальности происходящего, словно я смотрел на себя со стороны или даже и совсем не я это был… От резкого удара голова дёрнулась назад. Стрела, выпущенная из «подумаешь», угодила прямо в середину лба. Ладно, не пробила. Спасибо челу – крепким оказалось. Но кровь брызнула в разные стороны, образовав почти правильную пятиконечную звезду… Зрелище вызвало у моих «товарищей» живейший интерес. Они окружили меня, рассматривая ранку и дивясь её форме.