На этом мое любопытство оказалось удовлетворенным, сейчас не помню, как откатались остальные, время поглотило эти воспоминания, помню только, что в качестве бонуса, пастушок предложил нам полюбоваться лошадиным сексом. Для этого нам предстояло переместиться в конюшни. Все расселись в телеге, меня же, видимо недовольного минувшими скачками, черт понес на спину одной из вновь запряженных в телегу лошадей.

На этот раз седло подо мной отсутствовало, а хомут на шее лошади, казался более надежной точкой опоры, нежели уздечка. Что послужило этому побудительной причиной, я уже не помню, но рассевшись по местам, мы поехали к расположенным вдалеке конюшням. Мои товарищи подтрунивали надо мной, на что я лениво огрызался и так бы мы с шутками добрались до места назначения, если бы не этот дурковатый пастушок.

Решив, что тоже может подшутить или, возможно, затаив злобу за то, что я попенял при всех, что он не умеет седлать лошадей, паренек стегнул коней хлыстом, и они понесли телегу. Пассажиров кидало во все стороны, но они все-таки сидели в телеге, я же почувствовал себя в еще большей опасности, чем на спине Агата с незатянутым седлом.

Держась за хомут, как за штурвал гоночного автомобиля, я смотрел, куда мне падать, если что: налево нельзя, чтобы не попасть под две пары задних ног лошадей, направо – под два колеса телеги, получалось падать некуда. Пассажиры вместе с конюхом, не понимая до конца опасности моего положения, ржали как те жеребцы. Я же, осознавая ее до конца, материл во всю мощь своего интеллекта конюха, обещая, если останусь в живых, убить его, а перед смертью вступить с ним в половую связь в извращенной форме.

Приближение конюшен, а может нежелание пастушка оказаться жертвой насилия, заставило его остановить телегу и броситься наутек. Я предпринял неудачную попытку догнать беглеца, а потом мы его долго криками уговаривали вернуться.

И только тогда, когда я клятвенно заверил пацана, что я не стану его убивать, а надругаться над ним в извращенной форме я хотел только в момент сильного эмоционального напряжения, тот вышел из кустов, где до этого таился. Уже смеркалось, а нам еще предстояло насладиться редким в ту пору зрелищем – лошадиным сексом, правда мы не догадывались, участниками, какого жесткого порно нам предстоит оказаться.

Уже не помню подробностей, как мы: свидетели и пара брачующихся оказались внутри тускло освещенной конюшни и каким образом конюх, действуя, как заправский регистратор браков в загсе, убедил «молодых» приступить к началу соития, но жеребец – это был тот, же Агат, начал настойчиво «ухаживать» за флегматичной кобылой. Видимо он и в сексе был так же горяч, как и в беге, завелся буквально с пол оборота. Лошадь же, наоборот, к близости никакой склонности не проявила, возможно, у нее были «трудные дни», а может, устала в предшествующих «скачках», но она всем своим видом показывала: «… дорогой давай не сегодня».

Далее все начало развиваться стремительно. Лошадь, которой надоели приставания Агата, лягнула его по морде задними копытами и у того потекла кровь. Но конь оказался не тряпка, прибегнул к насилию, и началось…. Ожившая от притязаний кобыла и разъяренный жеребец принялись носиться по конюшне неистово ржа и кусая друг друга – две полутоны разгоряченных мускулов.

Разумеется, нам среди этого сокрушающего смерча силы и чувств, места не нашлось. В кинотрюках шестидесятых годов был популярен прыжок с земли на сук дерева, применяемый при съемках детских сказок, который на самом деле оказывался всего лишь «обратной съемкой» прыжка с дерева на землю. Видимо именно таким образом мы одновременно оказались на балках перекрытий крыши конюшни, где на высоте трех метров почувствовали себя намного безопаснее.