Проснулся от стука и истошных криков:

– Шляются тут по ночам! Спать не дают! Распорядок нарушают! Вот напишу на вас! – сердито выговаривала пожилая женщина в белом халате, отчаянно гремевшая неподдающейся стеклянной дверью.

– Да мы случайно попали на двухсерийный сеанс. Вот только кончился, – негромко оправдывалась скромная молодая парочка, – Вы уж нас простите за беспокойство. Не пишите, пожалуйста, – уговаривали они цербера.

«Концлагерь какой-то, а ни санаторий», – подхватился я с лавочки и спешно направился к людям, пока они ни исчезли за непроницаемой дверью.

– Еще один! – заметив меня, сходу переключилась сердитая тетка, – А ты из какой комнаты?

– Я не из комнаты, а с ленинградского поезда. Только что приехал.

– Давай путевку, – смягчилась дежурная.

– Я не к вам, а к Стаскевичам. Может, подскажете, как их найти?

– А ты кем им приходишься?.. Что встали? Идите уже! – пропустила парочку любопытная тетка.

– Троюродным дедом, – вызвал я взрыв смеха не успевшей уйти парочки.

– Шутки шутишь? Молодой еще со мной шутить! – обиделась привратница, – Вот не подскажу, и будешь куковать на лавочке до утра.

– Да лучше на лавочке, чем в вашем концлагере, – снова рассмешил я молодежь.

– Иди вон по той дорожке, не сворачивай. Прямо в них упрешься… Ишь, что придумал. Концлагерь… Нечего по ночам шляться, дедушка, – под занавес рассмешила всех дежурная.

– Спасибо! Спокойной ночи! – крикнул всем разом и отправился в указанном направлении.

И снова чернильная мгла. Ощущая утоптанную дорожку лишь ногами, медленно двинулся к цели. Десять минут ходьбы, и показался маячок – свет электрической лампочки. Еще минут пять, и я оказался у жилых построек, наполовину скрытых плотной живой изгородью. Отыскав калитку, услышал грозное рычание «охранника», уже поджидавшего меня с той стороны.

– Кто здесь?! – вдруг громко спросил кто-то невидимый.

– Стаскевичи здесь живут?! – уточнил я на всякий случай.

– Здесь-здесь! Заходи, Толик!

– А собака?!

– Заходи! Она не тронет!

Войдя в калитку, обомлел: дружелюбно помахивая хвостом, меня принялся обнюхивать громадный волкодав.

– Место, Серёжа! Дай людыни пройти! – скомандовал псу крупный мужчина, сидевший в одних плавках на койке, стоявшей посреди двора.

Обиженно вякнув, волкодав Серёжа неспешно направился к своей будке.

– Ну, как доехал? – поднялся с койки отец Толика Беленького.

– Да вот, поезд часа на два опоздал. Здравствуйте, Василий Георгиевич. Простите за беспокойство.

– Здорово, сынку. Та какое там беспокойство. Йисты хочешь, чи як?

– Чи як… Спать хочу, – соврал ему, не желая беспокоить хозяев.

– Тоди ходь до хаты. Там усэ готово. Лягай до утра. А я тут люблю, на двори, з Серёжою, – мгновенно улегся он на свое ложе…

Проснулся от истерических криков голосистого петуха. В комнате уже было светло, и я огляделся. Типичная украинская хатка, как у бабушки в деревне. Хотелось спать, но еще больше есть. Оделся и вышел на двор.

На месте койки уже стоял накрытый стол, а рядом у летней печки суетилась хозяйка – мама Толика Беленького. Глухо буркнул и поднялся у своей будки Серёжа, поглядывая то на меня, то на хозяйку.

– Свои, Серёжа! – успокоила та пса, – Доброе утро, Толик. Умойся там и давай за стол. Мабуть йисты хочешь.

– Доброе утро, Галина Матвеевна… А почему он Серёжа? – кивнул в сторону волкодава.

– Та так… Серёжа и Серёжа… Ни Бобиком же звать таку гарну псину… Вумный!.. Як наш булгахтер Серёжа… Ну, йды, умывайся, сынку, – отправила она меня…

Появился хозяин, и всех тут же пригласили за стол, а после плотного завтрака пошли расспросы. Родителей, конечно же, интересовали дела сына, и я часа два отвечал на их вопросы обо всем на свете.