– Да ты плачешь, Элен! – удивилась Пета, на минуту оторвавшись от своих молитв.

– Это Антония стукнула меня по носу кулачком, – отозвалась Элен.

Ребенок, замотанный в шали до состояния кокона, казалось, с упреком посмотрел на мать.

Бабушка Серафита двадцать пять лет сохраняла любовь мужа посредством простой уловки: она была для него всем тем, чем не могла быть его любовница.

– Да это проще простого, – настаивала она, очаровательно коверкая английские слова, когда ее сыновья со смехом протестовали против такой формулировки. – В конце концов, кто такая эта Белла? Не очень красивая, довольно скучная и к тому же интеллектуалка. А ум и женщина, дорогие мои мальчики, понятия несовместимые. Le bon Dieu[1] ведь не дал мужчинам крылья, чтобы они летали, а женщину Он создал вовсе не для того, чтобы она думала и рассуждала. Меня вот никто не назовет интеллектуалкой, – гордо заявляла Серафита, имея на то все основания. – И ваш бедный отец получает удовольствие, когда приходит и слушает всякие женские глупости. Бедняжка Белла, конечно, хороша, но уж больно занудная. Пусть себе живет в своем Ярмуте, а я, Серафита, останусь здесь в Свонсуотере. А когда я умру, она выйдет замуж за вашего отца и будет ему утешением. И тогда посмотрим, за кем останется последнее слово!

– Да, может, вы ее еще переживете, маман, – возражали сыновья со смехом.

– Нет-нет, я слишком тактична, чтобы становиться старухой, – самодовольно рассуждала Серафита. – Вот увидите. Я умру молодой и красивой (ей было уже за сорок), а ваш отец никогда себе этого не простит. Он привезет сюда эту ярмутскую Беллу с ее отродьем, она будет жить в моем доме и все время слышать «Серафита, Серафита, Серафита», пока звук моего имени не сведет ее с ума.

Так и произошло. Серафита умерла в пятьдесят, все еще красивая и молодая; сэр Ричард женился на своей любовнице и зажил с ней в Свонсуотере – величественный старик с большим ястребиным носом и добрыми серыми глазами, славный и не слишком умный, безжалостный и сентиментальный, внушительный и трогательный – живой памятник маленькой балерине, которая в бесшабашные девяностые, танцуя, пробралась в его сердце, а Белле, неуверенно вступающей в наследство, пришлось испытать на себе тяжкое бремя посмертных серафитовских чар. Трое прекрасных сыновей были давно убиты на полях сражений, их жены либо умерли, либо снова вышли замуж и покинули семейный круг. Осталось только третье поколение – трое внуков. Пета, главная наследница, Филип, вернувшийся из этой варварской Америки, куда его в детстве увезла мать, и Клэр, работавшая в какой-то дрянной газетенке и забившая себе голову всякой чепухой вроде карьеры и независимости. Вообще-то сэру Ричарду было наплевать на Клэр: пусть делает что хочет, лишь бы не слишком выходила за рамки! Его любимицей была Пета, дочь старшего сына, милая девочка, размахивающая руками, способная дать Клэр со всей ее золотоволосой красотой сто очков вперед.

Сегодня Филип, Пета и Клэр должны были приехать в Свонсуотер, чтобы принять участие в скромной церемонии, которую сэр Ричард неизменно устраивал в годовщину смерти Серафиты. При жизни она любила разного рода празднества и годовщины и неукоснительно блюла все ритуалы налаженной семейной жизни; теперь же все, что было заведено Серафитой, и вовсе стало в доме законом.

Сэр Ричард ураганом носился по дому.

– Белла, у нас все готово к приезду детей? А на завтра все приготовлено? Старая карга протерла портреты? Бро прополол герани? А дорожки он песком посыпал?

– Я за всем прослежу, Ричард, – терпеливо повторяла Белла.