– Хочу быть журналисткой. Я хочу всем доказать, что я не просто Валерия Балабанова, – она выпрямила спину и согнула ручки так, как складывает передние лапы собачка, стоя на лапах задних. – Я – деятельная Валерия Балабанова. – И вновь хлопнула горькой. – А детей я терпеть не могу. Да, да, в Союзе я как маленький ребёнок. Он всегда довлеет надо мной, всегда указывает, ни одну мою инициативу он не принял, и всегда критикует, всегда. Я устала. Я хочу иметь хоть каплю самоуважения.

– К нему на свадьбу ты, видимо, не пойдёшь.

– О, больная тема, – воскликнула Ася.

– Ты же знаешь, что я не могу там быть. Потому что…

– Ты любишь его.

– Нахер вашу любовь. Где моя водочка?

– Он тебя хоть приглашал? – спросил Пётр. – Я от него приглашения так и не дождался.

– Приглашал, – ответила Лера неохотно. – Я сказала, что уезжаю в Феодосию к матери. Даже извинилась, что не могу быть. И вообще, какая разница? Он женится на какой-то замухрышке.

– Ты видела его жену?

– Говорят, гадкий утёнок рано или поздно превращается в красивого лебедя. Так вот – там природа что-то напортачила, и гадкий утёнок остался гадким утёнком.

Спустя время колбаска неожиданно закончилась, и пришлось закусывать сырой картошкой. Над кухонным столом висел рог – пластмассовая подделка под сувенир с Кавказа, но и он пошёл в дело – залили в него горькую и заставили Петра выпить залпом.

– Голос разума! – восклицала Лера. – Это ты мне сказал быть голосом разума! Так что пей теперь давай. Я будут пресс-служба, я буду писать статьи, злые разоблачительные статьи, и весь город будет мной восхищаться.

– Если бы Ванечка увидел, как ты тут водку жрёшь, он бы тебя выгнал.

– Пф, давай ему проститутку снимем, а то он весь такой правильный, весь такой благородный.

Она была совершенно пьяна. И когда решили пойти гулять, и Лера в прихожей хотела снять с вешалки куртку, то шлёпнулась и задела стакан с фломастерами для детских уроков. Она сидела на полу, среди разбросанных разноцветных фломастеров, по-мужицки икала. Из комнаты появилась Эсфирь, закутанная в одеяло, и Лера ткнула в неё фломастером, провозгласив точно главнокомандующий:

– Спать!

Это была обычная пьяная прогулка – без цели, с хохотом и криками. Шли через тёмные дворы, пока Ася где-то не потерялась. Лера и Пётр упали на лавочку. Лера не удержалась и повалилась на асфальт, икая и хихикая. Он поднял её и посадил к себе на колени. Тут на него нашло что-то невразумительное, что-то безумное – он начал целовать девичьи щёки, губы, глаза. А дальше ещё страннее – её губы ответили. Они целовались минут десять, а может, пятнадцать. Потом Пётр повёл девушку обратно домой.

Лера ничегошеньки не соображала. Она шаталась, постоянно спотыкалась, и он вёл её, прижимая к себе.

Дома уже ждала Ася. Она недоумённо смотрела, как Пётр протащил Леру в комнату и прям в одежде уложил на кровать. Сам лёг рядом. Ему было нехорошо. По соседству стояла другая кровать, на которой спала Эсфирь.

Лера забралась сверху на Петра и прилипла к его телу. Жалобно стонала:

– Ваня, Ваня.

И вновь на него нашло что-то невразумительное. Он запустил руки ей под одежду, нашарил застёжку лифчика, расстегнул. Лера пыхтела ему в лицо кислым пьяным дыханием:

– Ваня, Ваня.

Он гладил её спину, гладил плоский зад под джинсами, целовал губы. Голова у него кружилась, перед глазами расплывалось. Он оторвал от себя Леру и примостил рядом. Потом обнял и так в обнимку они и заснули.

Пётр проснулся первым и пошёл на кухню утолить сушняк. На столе стояла пустая бутылка водки, на горлышко которой, прежде чем уйти вчера гулять, нацепили кавказский рог. Стопки валялись по полу. Пётр выпил несколько стаканов воды из-под крана. Опустился на табурет. Как страшный сон всплыло перед ним то, что произошло вчера. Всплыло ощущение совершённой ошибки. Он не испытывал к Лере ничего, кроме дружеских чувств. Просто на какое-то мгновение его сознание помутилось.