– Так никто и не разбирает, – заволновался Валера. – Я же всех предупреждал: желание гостя для нас закон! Особенно, если гость из пентхауса!

– Их священную пирамиду никто и пальцем не трогает, не тревожьтесь, – успокоила начальника дежурная Таня. – Горничные даже пыль с нее не вытирают, чтобы волшебную ауру не смахнуть!

– А кто, в таком случае, жалуется?

– Новенькие, – удаляясь, ответила дежурная Таня. – Две лесбиянки из «Седьмого неба», они с бутылками не играются, вроде даже не пьют.

– Запьют, – уверенно предсказала дежурная Вера. – Кто в пентхаусе живет, добром не кончит.

– Думаешь, она второй раз купится на это? – сомневался Борис.

– Бог троицу любит, – отшутился Лелик, пряча в сумочку диктофон с записью детского голоса.

– Дай-то бог, – проворчал Борис.

– Борь, ну посуди сам. Представь, что ты любящая мать восьмилетнего сына. Представил?

– С трудом, – признался Борис.

– И вот твой сын тебя зовет. Как, куда, зачем – непонятно, но ты же мать, верно? Ты, как любая нормальная мать, отложишь все вопросы на потом и поспешишь на зов.

– Так то я и нормальные матери, – проворчал Борис.

У него сложилось крайне нелестное представление о госпоже Громовой.

– Ох, ох, ох! – загудело эхо.

– Тише говори! – шикнул на товарища Лелик.

Акустика в полуподвальном помещении была замечательная – так и тянуло в полный голос заорать «О-го-го!» и надолго свести с ума отзывчивое эхо.

«Заодно и от страха избавился бы», – подумал Борис.

Днем, когда окна под потолком были открыты, в бассейне было свежо и светло, но ночью темное помещение с гладким зеркалом черной воды выглядело неуютно и даже пугающе.

Вкрадчивый шепот доносился из вентиляционного люка, зловеще капала вода в душевой.

Борис поймал себя на том, что ему хочется передвигаться пригнувшись и на цыпочках. Конечно, выглядело бы это странно, но он и так чувствовал себя дурак дураком, крадясь вдоль бассейна с телефонным аппаратом на длинном шнуре. Героическая картина «Военный связист у водной преграды на линии фронта»!

– Дура она будет, если сюда полезет, – шептал он товарищу. – Я бы не полез.

– Трусишка Боря серенький! – в четверть голоса насмешливо напел Лелик.

– Че сразу серенький?

– Потому что побледнел от страха.

– Ни фига не побледнел! Тут просто темно, ты плохо видишь!

– Ишь, ишь, ишь! – всполошилось эхо.

– Тише! Поставь телефон на тумбочку.

Лелик посторонился и подсветил упомянутую тумбочку фонариком.

– Это тумбочка для прыжков в воду. Кто на нее ставит телефон?!

– Он, он, он! – загомонило предательское эхо.

– Тише ты! – зашипел блондин. – Ты ставишь, кто же еще! Лучшего места не найти, прикинь: когда откроется дверь, телефон с порога будет видно, а нас в тени вышки – нет. Девушка подбежит к телефону, и тут мы ее – р-раз! И схватим. Кляп у тебя?

– В кармане.

– Дай его мне, ты будешь девушку держать.

Оставив телефон на возвышении стартовой тумбы, они отступили под вышку для прыжков в воду.

Ждать пришлось недолго, каких-то десять минут, не больше.

Дверь, ведущая из бассейна в холл перед лифтами, широко распахнулась, и на ярком золоте прямоугольного проема отчетливо нарисовалась темная фигура. Она имела форму треугольника, что определенно выдавало одежду по женскому типу. Шотландцы в юбках в Сочи не ходили.

Фигура в юбке не мешкала, да ей и не нужно было определяться с направлением: протянувшаяся от порога дорожка света с прямым намеком уперлась в тумбу, увенчанную телефонным аппаратом.

– Цыпа-цыпа-цыпа, – зашептал Лелик, тиская в руках приготовленный кляп из махровой салфетки.

Глупая курица протопала к тумбе и наклонилась над телефоном.

Острый локоток блондина вонзился в бедро товарища, как шпора в лошадиный бок.