– Уж попал, так попал, – согласился Анциферов.

Тут Хом заметил, что его спутник все еще стоит и не отрываясь разглядывает Фрюса.

– Кстати! Забыл познакомить. Это Витя.

Парень в черном коротко кивнул.

– А это Фрюс, о котором я тебе говорил. Гитарист от бога.

Анциферов и парень обменялись рукопожатиями.

– Понимаешь, какая тема… Вите нужен ритм-гитарист, у него группа забойная, а их чел выпал на время из процесса. Я сказал, что ты сможешь поиграть с ними какое-то время. Тем более, если, как ты говоришь, Сева тоже выпал.

Витя-кореец продолжал молчать и в упор разглядывать Анциферова.

– Ну, допустим, могу, – согласился Фрюс. – А что играете?

– Только свое, – наконец-то заговорил Витя. – Сначала мне тебя послушать надо. Завтра сможешь?

– Не вопрос.

– Приезжай в два, вот адрес.

– Заметано.

– Ну, я пошел. Пока.

– Странный какой-то парень, – сказал Анциферов, наблюдая за черной спиной, которая лавировала в толпе на Невском, густой даже в этот поздний час.

– Просто гений, – объяснил Мишка. – Еще гордиться будешь, что он тебя позвал играть.

– О гениальный! О талантливый! – подал голос Григорий.

Анциферов и Хомяков удивленно оглянулись.

Григорий, по-прежнему лежа и с закрытыми глазами, декламировал:

– Мне возгремит хвалу народ. И станет пить ликер гранатовый за мой ликующий восход.

– Гринь, ты чего? – спросил Фрюс.

– Я бы сейчас портвейну выпил, – исчерпывающе объяснил Мелехов и открыл глаза.

Ну, тут и понеслось…

***

Прослушивание Анциферов прошел.

Витя-кореец попросил его сыграть любую композицию, на свой вкус. Сомнений быть не могло. Фрюс задвинул свою любимую, из Марка Нопфлера. Забойная вещь и как раз для ритм-гитары.

Играл он хорошо. Два парня, которые присутствовали на прослушивании, оживились, и один стал выстукивать ритм на спинке стула.

Последний аккорд. Фрюс опустил гитару и вытер мокрый лоб, он всегда выкладывался на этой композиции на все сто.

Парень, стучавший ритм, даже поаплодировал. А Витя молчал, лицо его ничего не выражало, только нижняя губа слегка выпятилась.

Повисла пауза, во время который Анциферов уже начал подыскивать слова поязвительней – на случай критики.

Однако, подумав, Витя сказал:

– Хорошо. Я тебя беру. Через час репетиция.

На следующий день Анциферову пришлось побегать. С утра пошел устраиваться на работу. Мать помогла, и Фрюса взяли ночным грузчиком на хлебзавод. Потом носил справку из отдела кадров в милицию и просидел там часа три.

Домой вернулся вечером. Лег на кушетку.

В окно виднелись край неба и здоровенный кусок соседнего дома. Дом был серым, мрачным, точь-в-точь как в романах Достоевского, а небо, как обычно в этот час, прозрачным и зеленовато-голубым.

Фрюс лежал и вспоминал аккорды. Играли ребята простенько, но песни!…

Он уже изрядно потерся в музыкальной тусовке, много чего видел. Витины стихи были просты, но что-то в них было. Искренность, что ли?

Ты выходишь на кухню,

Но вода здесь горька,

Ты не можешь здесь спать,

Ты не хочешь здесь жить.

И ритм, ритм!

Фрюс начал выстукивать пальцами по спинке кушетки:

Доброе утро, последний герой!

Ми минор, потом что, ре? Ага, так!

Доброе утро тебе и таким, как ты,

Доброе утро, последний герой.

Здравствуй, последний герой!

Отлично!

Ночь коротка, цель далека…

***

Анциферов зря стремался – работа ночного грузчика оказалась гораздо менее напряжной, чем предполагал. К часу ночи приходила машина, и он вместе с напарником дядей Вовой должен был загрузить ее поддонами с горячим, ночной выпечки, хлебом. Через полчаса приходили еще две машины, и процесс продолжался. Потом они уходили в каптерку. Там дядя Вова наливал «молодому», так он называл Фрюса, стакан портвейна. Закусывали свежим хлебушком, и дядя Вова ложился спать. В девять утра приезжали еще машины, и в двенадцать Анциферов был свободен, как вольный ветер.