Однако печаль была мимолетной, слишком уж много впечатлений свалилось на голову Макеева.

Особенно – океан. Макеев еще не видел его, но уже ощущал присутствие – по неповторимому запаху, по особым вибрациям, которые издает огромная масса воды, перемещаясь. Точно великан-астматик ворочается на песчаном ложе.

Эстебан лихо крутанул баранку влево, и «бонневилль» покатил по мягкому. Фары высвечивали песок, искрящийся в электрическом свете.

– Это пляж? – спросил Макеев.

– Си, Плайя Бланка к вашим услугам.

– Отлично. Останови.

– Мистер, пляж шириной больше мили. Давайте подвезу поближе.

Однако в планы Макеева не входило въехать в океан на «понтиаке» модели 55-го года.

– Не надо, дойду сам.

– О кей, – пожал плечами Эстебан и заглушил мотор.

Макеев протянул купюру.

– Без сдачи.

Тот так же, как шоколадка, не взял деньги в руки и сказал:

– Сто больше, чем семьдесят.

– Это с чаевыми.

– О кей, – Эстебан засунул купюру в нагрудный карман.

Макеев вылез из салона.

Под ногами пружинил тот самый песок, который Макеев видел на рекламном плакате «Аэрофлота», и тот самый, который снился. Легкий, невесомый, искрящийся. Макеев даже притопнул от удовольствия.

Стоматолог Сева прав: надо жить в удовольствие и не искать проблем. А если стать совсем непредсказуемым, то есть полностью свободным, то проблем вообще не будет. До последней мысли Макеев додумался самостоятельно и страшно тому обрадовался.

Эстебан тоже вылез и стоял по другую сторону машины.

– Мистер пойдет к воде?

Макеев счастливо кивнул.

– Сейчас не стоит плавать.

– Акулы? – Макеев уловил в своем голосе подростковый восторг.

– Нет, акулы вряд ли, здесь рифы. А вот ядовитые медузы и мурены – да. Мистер может пострадать.

– Я не буду плавать, – заверил Макеев.

– Зачем же вы сюда приехали?

– Llegue a este lugar donde muere el viento

A tocar la brisa y a oir el silencio.

Эстебан вопросительно приподнял одну бровь.

– Это песня, – пояснил Макеев.

Эстебан пожал плечами.

– Не слышал. Но все равно. Вон там, – он ткнул пальцем в темноту справа от себя, – каса моего друга. Всего две мили, или даже меньше. В любой момент приходите, о кей? Я буду там, а утром приеду за вами. О кей?

– О кей, – нетерпеливо подтвердил Макеев, которому уже надоел разговор. – Аdios! – и устремился к черноте впереди.

Через пару шагов оглянулся. Эстебан все так же стоял около распахнутой дверцы автомобиля и смотрел вслед. Увидев, что Макеев оглянулся, поднял руку и сжал кулак.

Макеев махнул раскрытой ладонью и потрусил дальше.

Путь оказался непростым. Макееву пришлось преодолевать дюны, нанесенные ветром. Он целеустремленно карабкался по ним, словно новорожденная черепашка, совершающая свое первое в жизни путешествие – от разбитого яйца к океану.

«От яйца – к океану, от яйца – к океану», – бормотал Макеев, отдуваясь.

«От яйца, от винта», – приговаривал он, попадая ногами в небольшие ямки.

«Кокеану, кокеану», – уверял он себя, втягивая ноздрями крепко соленый воздух.

Исфандияр-ака шел рядом ровной размеренной походкой. Привык, понимаешь ли, шастать по своей пустыне, талибан несчастный.

И вот – последняя дюна, взобравшись на которую, Макеев увидел, как чернота впереди распалась надвое. Снизу чернота жидко блестела и глянцево переливалась, а сверху была, как истлевший бархат, испещренный множеством дырочек, сквозь которые проглядывало нездешнее свечение.

Картина оказалась настолько грандиозной, что Макееву потребовалось время осознать: это океан и звездное небо над ним.

Макеев издал гортанный звук, впервые в жизни с таким воодушевлением и в такой тональности, и скачками бросился вперед.