Он быстро втянулся в специфическую «лотошную» жизнь, набив, особенно по первости, немало шишек, научился «контачить» с милицией и рэкетом, уяснил, кому нужно платить сразу, кого можно помурыжить, а кого – и гнать взашей, как обсчитывать рассеянного покупателя или «впаривать» типографский брак (хотя и первое, и второе все равно получалось плохо)…

– Где же вы здесь видите порнографию? – повторил Арталетов, уже нащупав в нагрудном кармане нужную «синенькую», но решив еще побарахтаться для приличия: полтинник-то, без вариантов, придется из своих «отстегнуть», не из выручки!

– А вот! – Кургузый, похожий на сосиску палец, покрытый редкими рыжими волосками, ткнул в сияющую целлофанированной обложкой роскошно изданную монографию какого-то Топоркова-Задунайского «Обнаженная натура в изобразительном искусстве XV–XX столетий» с репродукцией роскошных телес рубенсовской Данаи. – Порнуха в чистом виде!

– Да разве же это порнография? – попытался воззвать к дремучему интеллекту сержанта Нечипоренко Жора. – Это же Рубенс! Высокое искусство!..

– Знаем мы это искусство! – отрезал Нечипоренко, осторожно сковыривая с розовой упитанной ляжки Данаи невидимую соринку. – Баба есть?

– Есть, – вынужден был признать очевидное Арталетов. – Но…

– Баба голая?

– Не голая, а обнаженная…

– Не играет значения, голая или обнаженная, понимаешь. Или, культурно выражаясь, не имеет роли. Голая натура, причем в вызывающем виде… Чистая порнография. Придется штраф заплатить, гражданин… Как там тебя? Э-э… Арталетов.

– Пожалуйста. – Вздохнув, Георгий протянул милиционеру смятую купюру.

Пятидесятку Нечипоренко брать, однако, не спешил.

– Знаешь, Арталетов, – сообщил он, внезапно подобрев. – Человек ты небогатый, поэтому штраф я с тебя, на первый раз, брать не буду…

– Спасибо, товарищ сержант! – заторопился Жора, пряча бумажку в карман. – Большое спасибо!

– Обойдемся устным внушением… – подтвердил Нечипоренко.

– Огромное спасибо! – от всего сердца поблагодарил Арталетов, перебив блюстителя закона.

– …Но безобразие это придется изъять, – закончил блюститель, плотоядно ухмыляясь.

«Четыреста восемьдесят пять рублей! – ахнул про себя Георгий, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. – Да я и третьей части сегодня не наторговал!»

День действительно выдался неудачный: покупателей было мало, да и те, которые изредка появлялись, брели мимо, направляясь к более привлекательным лоткам, окинув выставленный у Арталетова товар брезгливо-равнодушным взглядом. До обеда удалось продать только атлас мира в мягкой обложке какому-то школьнику, ему же русско-английский карманный словарь (не иначе третьеклассник собрался в кругосветное путешествие) да «Справочник садовода-астролога» небогато одетой старушке, торговавшейся при этом так, словно речь шла по меньшей мере о покупке «мерседеса», и расплатившейся горстью грязноватой мелочи, самым крупным номиналом среди которой был одинокий пятидесятикопеечник. После обеда дела пошли еще хуже, и Жора с болью в сердце наблюдал, как мусолят не очень чистыми пальцами обложки и страницы, ничего не покупая, хмурые прохожие: Гайк постоянно пенял продавцу за «потерю товарного вида», запрещая тем не менее оборачивать книги пленкой, дабы не отпугивать клиента, который (и книгочей здесь не исключение) всегда и все любит попробовать на ощупь.

И вот теперь этот мент-козлина…

– Может быть, все-таки штраф, товарищ милиционер? – попытался еще побарахтаться Георгий, судорожно стараясь выудить полтинник из нагрудного кармана, хотя спрятал его в боковой. – Или что-нибудь другое возьмите, а?..