– Проклятье… – отец торопливо отодвинул штору и выглянул на улицу. – Быстрые, сволочи.

– Кто это? – спросил я.

– Тайное отделение. Государевы ищейки.

– И что это значит?

– Что все мы в опасности, – тихо ответил отец. – Стервятники учуяли ритуал.

Оля побледнела от ужаса, а отец, напротив, хранил ледяное спокойствие.

Я подошел к окну и осторожно отодвинул край занавески.

Дело, и правда, дрянь. Три черных автомобиля – два фургона и один седан. Из фургонов выбегали вооруженные люди. Пять, десять… Примерно два десятка. Все в шлемах и униформе без опознавательных знаков.

– Оля, иди, разбуди бабушку, – приказал отец. – Задержите гостей. Мне нужно пять минут наедине с сыном.

– Папа, сейчас не время…

– Быстро! – он лишь немного повысил голос, а в комнате тут же стало холоднее градусов на десять. На стенах расцвел иней. – Мы должны успеть…

И в этот момент раздался грохот.

Яркая вспышка осветила окна. Лопнули стекла.

Парадную дверь вынесло взрывом.

Седой охранник метнулся к нам, пытаясь закрыть нас от осколков стекла своим телом. Но куда там!

Я шарахнулся к стене и закрыл голову руками. Сыпались со звоном осколки, ветер со свистом ворвался в окна. С улицы мгновенно потянуло дымом, раскаленным металлом и еще чем-то.

Только сейчас я заметил, что ни одно из стеклышек не добралось до нас.

Подняв голову, я замер от удивления.

– Ох ты ж, черт!

Отец вытянул руки в сторону окон, и в радиусе двух шагов от него светилось тонкими голубоватыми прожилками подобие сферы. Оля успела выскочить в зал – я услышал ее торопливый бег по лестнице.

Я же завороженно глядел, как стекляшки, касаясь краев сферы, отскакивали обратно.

– Это «Покров» восьмого ранга, – улыбнулся отец, поймав мой взгляд. – Барьер от физических угроз. Кое-что и я могу.

Он опустил руки и обернулся к охраннику.

– Задержите сыскарей. Пусть нас не беспокоят.

Охранник склонил голову.

– Да, ваше сиятельство.

И вышел, плотно закрыв за собой двери.

– Миша, быстрее сюда, – поторопил отец.

– Что мне нужно делать? – спросил я, стараясь прислушаться к происходящему в холле. Шум, возня, голоса. Хорошо хоть, что до стрельбы не дошло. Это обнадеживало.

Едва я подошел, отец крепко обхватил мою голову обеими руками.

– Сейчас будет очень больно, но на филигранную работу времени нет.

– Что ты…

Договорить я не успел. Острая вспышка боли пронзила голову. Словно в черепе разорвалась атомная бомба, а в глаза и уши одновременно с этим воткнули раскаленные спицы. Тело затряслось против моей воли. Рот открылся в немом крике – боль была такой силы, что я не смог издать и звука.

Комната поплыла перед глазами, закрутились радужные вихри, все пошло пятнами.

А затем я ослеп.

Молочно-белый свет, густой и плотный. Кажется, вокруг меня нет ничего, кроме этого невыносимо яркого света.

Я не слышу. Не вижу. Не ощущаю себя. Все органы чувств отказали разом.

– Род, прими дух. Тело, подчинись. Память, в разум отпрыска вернись.

Я шумно вздохнул и вытаращил глаза.

– Ыыых! Пап… Прекрати!

– Терпи, сын. Так нужно. Ради всех нас.

Мама лежит в постели. Бледная, кожа как воск. Смотрит в потолок, но глаза у нее пустые, словно она ничего не видит.

Я рвусь к ней, зову, но чьи-то сильные руки обхватывают меня за пояс и не дают подойти.

– Тише-тише, Михаил Николаевич, – пытается успокоить мужской голос. – Отмучилась наша Аннушка Петровна. Отмучилась…

В этом мире мама умерла. Мне было десять. А удерживал меня тот самый старший охранник, который утешал Олю. Он тогда еще не поседел. Виктор Павлович, так его звали.

Образ за образом воспоминания прежнего владельца этого тела врывались в мое сознание. Время тянулось бесконечно длинной вспышкой. Я не мог сопротивляться этим воспоминаниям и принимал их. Но боялся лишь одного – что они сотрут все то, что я помнил о своей настоящей семье, о своем прошлом… Не знаю, кем был Миша Соколов в этом мире, но я не хотел становиться им. Я хочу остаться собой!