Юлий Ким – потомственный педагог. Его мама тоже была студенткой нашего вуза, училась на педагогическом факультете МГПИ им. А. Бубнова. Всю жизнь проработала в школе. Ученики её любили. Но самым лучшим учеником Нины Всесвятской был её сын Юлик. Его любовь к литературе и безупречный художественный вкус – от мамы. А ещё – мужество и умение достойно переносить удары судьбы.

Есть такая удивительная книжица – факсимильное издание рукописных книжек стихов, которые Нина Всесвятская сочиняла в лагере и присылала детям. Когда их разлучили, Алине было 4 года, Юлию – год. Они росли без матери, с бабушкой, дедушкой и няней по имени Ганя, но ощущали мамино присутствие благодаря этим самодельным книжкам. Когда смотришь на это посвящение на «Юлиной книжке», присланной из лагеря в 1940-м году, сердце сжимается: «Маленькому Юлику и маме-Гане от далёкой мамы». Что должна была чувствовать родная мать, зная, что сын называет мамой другую женщину! Какая горечь, скрученная, но прорвавшаяся тоска, бессилие что-то изменить, и какое благородство и мудрость!

Воспитывавшая маленьких Черсановичей бабушка, мама Нины Всесвятской, рискнула отправить стихи дочери в издательство «Детская литература», скрыв, разумеется, что их автор – в местах не столь отдалённых. Редактор ответил замечательной характеристикой: «…Есть что-то в стихах ясное, простое, спокойное, согретое близостью живого ребёнка». А от мамы до детей были тысячи километров…

В 1951 году Нина Всесвятская отправилась в Туркмению, на строительство Главного Туркменского канала, а вскоре начала работать по специальности – учителем русского языка и литературы в городе Ташауз. Оттуда Юлий Ким и отправился в 1954 году покорять Москву. У него было намерение «поступить на что-нибудь гуманитарное». От журфака МГУ пришлось отказаться. Юлий Черсанович объяснял это тем, что «испугался эрудиции и учёного вида абитуриентов». Но, видимо, дело было в том, что сыну «врага народа» вход в МГУ всё ещё был закрыт. Сталина уже не было, но до XX съезда оставалось ещё два года. И Юлий Черсанович «кинулся в Московский пединститут в надежде, что там больше повезёт». Теперь трудно сказать, кому больше повезло – Юлию Киму или нашему вузу, законной гордостью которого он является.

Ю. Ряшенцев вспоминал: «Уже закончив институт, я какое-то время ходил на заседания литературного объединения, которым руководил Фёдор Харитонович Власов, и там встретил Юлия Кима, который поразил меня смелостью своих стихов. В них была жизнь! Все мы тогда писали стихи, но шли во многом от прочитанного. Визбор очень любил поэзию Тихонова, я – Киплинга… А Юлик приносил стихи про нас, про эти подвалы институтские, про ёлку, стоящую под Новый год в Главном зале…»[36]

Ю. Ким, 60-е гг.

МГПИ имел большое значение в жизни Ю. Кима. Сам он признавался, что огромную роль в его становлении как личности и как писателя сыграли его друзья по МГПИ – Г. Фельдблюм, Э. Красновский, Ю. Коваль, П. Фоменко, Ю. Визбор, Ю. Ряшенцев. Но при этом подчёркивал, что между поколением Визбора, Красновского, Ряшенцева и его собственным, которое лет на пять помладше, существует некое различие. «У нас было больше сарказма и иронии, а у них – дружества и лирики». Однако вместе с тем Юлий Черсанович признавался, что ироничному отношению к жизни и, в частности, к литературе, он учился у тех же Визбора и Ряшенцева. Ряшенцева он называет своим другом и наставником…

Учился Ким с удовольствием. Но в рассказе Юлия Черсановича о студенческих годах слышится лёгкое пересмешничество: «В силу особенностей своего организма я был одним из непревзойдённых мастеров сдавать экзамены на халяву. Причём, представьте, я ни разу не пользовался шпаргалками. Они у меня были всегда. Я приходил на экзамен, переполненный шпаргалками, но так хорошо запоминал их в процессе создания, что выучивал наизусть, и мне не требовалось их вынимать из штанов, из подошв, из ушей. Один-единственный раз я воспользовался подсказкой, когда мне достался вопрос, мною не зашпаргализованный: содержание пьесы Горького «Достигаев и другие». Я до сих пор её не прочёл. Но мне тогда быстро передали содержание в трёх фразах, из которых я сочинил хорошую диссертацию и получил «пять» у Фёдора Харитоновича Власова».