Ю. Ряшенцев, выступление в МПГУ

Между прочим, Ю. Ряшенцев окончил институт с красным дипломом. Но об этом скромно умалчивает, поддерживая имидж этакого записного хулигана. Их с Максимом Кусургашевым свободное, раскованное поведение, их стихи, не вписывающиеся в тесные рамки образцов казённо-официальной поэзии, не раз бывали предметом разбора на комсомольских собраниях. Немудрено, что в его характеристике рядом со словами «тов. Ряшенцев очень способный, разносторонне развитый студент» – нелестные отзывы о поведении. А в одном из декабрьских номеров «Ленинца» за 1953 год в заметке «О моральном облике студента» можно прочесть: «Недопустимое поведение студентов 4 курса факультета русского языка и литературы Волкова, Кусургашева и Ряшенцева также слишком поздно обратило на себя внимание стенной газеты. «Словеснику» давно бы следовало приняться за эту «святую троицу», поднять о ней суровый, товарищеский разговор…»

А. Якушева в своей книге «Если б ты знал…» вспоминает, что Ю. Ряшенцеву однажды даже объявили выговор «за политическое легкомыслие», что по тем временам было чревато серьёзными последствиями. Но уже тогда было ясно: Юрий Ряшенцев – прирожденный поэт. Однокурсник и друг Ряшенцева М. Кусургашев говорил: «С Юркой всегда было интересно. Начитанный, с очень хорошим вкусом, он был самый первый критик. Юрка крепко всегда писал, очень грамотно. У него не было каких-то приблизительных рифм. Когда мы с ним туризмом занимались, вели путевой альбом. Юрка туда стихи свои записывал. Получился своеобразный поэтический дневник наших походов.

Ю. Ряшенцев

«Был он жёлтым, месяц, но потух, стал бледней берёзовой коры. Первым голосом поёт петух, наш походный горн поёт вторым…» [22]

П. Фоменко констатировал: «Юра Ряшенцев – непреложная часть собраний лучших людей Москвы и всей планеты. Я имею в виду литературные и поэтические собрания. Он всегда очень интересно говорит…»[23]

Это было время расцвета спортивной и туристической жизни МГПИ. У походного костра рождались песни – свои, не официальные. «Помню, – рассказывал Ю. Ряшенцев, – как нас 20 человек ушло на Кавказ участвовать в соревнованиях, а приехали назад на 12 билетов, некоторые на крыше поезда. Есть было нечего, в последний день мы сварили себе из последних запасов ведро каши. При этом Кусургашев поддел Барышникова, тот погнался за ним, кинул в него мыло – оно попало в ведро. Пока мы его там вылавливали, мыло растворилось. Пришлось есть кашу с хозяйственным мылом… Атмосфера была непрерывного озорства!..»[24]

Ю. Ряшенцев вспоминал, как вышел в тамбур и застал там Кусургашева и ещё двух ребят за странным занятием… Они сочиняли песню! «Я встрял в процесс сочинения песен, – рассказывал Ряшенцев, – и выяснилось, что мне удаётся находить какие-то версификационные решения не хуже других. Так я попал в обстановку сочинения туристских песен и очень быстро в этом преуспел, потому что, видимо, это во мне было генетически, природно заложено. Для меня сказать что-либо ритмическое, в рифму труда не составляло. У меня был хороший слух, я был музыкален. А уж песенки, которые мы тогда писали: два прихлопа – три притопа, по терциям ползали, – это было совершенно простое для меня занятие».[25]

Неудивительно! То, что из Ряшенцева вырастет поэт, было сразу ясно: первые стихи он написал в 4 года: «Был военный инцидент на Дальнем Востоке, наши отбили у японцев сопку Заозерную, и я написал такие строки – не без влияния Маршака, как понимаю теперь: «Над сопкой Заозерною взвился наш красный флаг, под сопкой Заозерною лежал разбитый враг». Ничего более лаконичного с тех пор я не написал…»