Мы регулировали клапаны, через которые в отсек будет поступать вода, устанавливали миникамеры, которые помогут Майклу управлять процессом затопления отсека. Камеры надо было замаскировать так, чтобы их не заметил опытный взгляд подводника сороковых годов. Потом устанавливали подводные звукоизлучатели, призванные создавать нужные звуковые эффекты. После этого я репетировал вместе с каскадерами: кто, когда и что делает.

За день до съемок бассейн заполнили водой. Проверка подъемников прошла успешно – отсек поднимался и опускался, имитируя всплытие и погружение лодки. Звукоизлучатели тоже работали нормально, создавая эффект близкого взрыва глубинных бомб. При этом компьютер создавал нужные движения отсека: его мощно подбрасывало. Протечек при этом не возникало. Оборудование было готово к сенсосъемкам.

Наступил момент, когда я и мои напарники, одетые в немецкую форму подводников, спустились в отсек. Я и еще трое были в офицерской форме, с белыми рубашками и черными галстуками, а четверо – в матросской с наглухо застегнутыми кителями. Я сам задраиваю люк и обращаюсь к напарнику:

– Майкл, мы готовы.

– Понял, – раздается из динамика знакомый голос. – Опускаю.

Я чувствую медленное перемещение – отсек погружается. Каких-то двадцать секунд, и мы под водой. Все на своих местах. Мое – у перископа. Я – командир большой океанской лодки U-182 капитан-лейтенант Николай Клаузен. Мы начинаем съемку.

Лодка только что поднялась на перископную глубину. Осмотрев горизонт, я вижу в окулярах то, что должен был увидеть: несколько английских и американских судов, эскортирующие их эсминцы. Дистанция великовата, но конвой приближается. Надо немного выждать.

– Вражеский караван, – с абсолютным спокойствием говорю я, оторвавшись от окуляров и оглядывая находящихся рядом подчиненных. – Ждем. Они подходят. Будем атаковать. – И теперь в переговорное устройство. – Господа, есть работа. Приготовить носовые аппараты.

Медленно тянется время. Наконец караван выходит на дистанцию стрельбы. У меня уже введено упреждение. Я выбираю самое крупное судно, как только оно попадает в перекрестие, я даю команду выстрелить из носового торпедного аппарата. Слышу густое шипение, с которым пневматический поршень выталкивает торпеду, и вновь ожидание. Попал или нет? Лишь через полторы минуты я вижу вспышку и взрыв, который разламывает судно. Некоторое время спустя приходит его звук, сильно ослабленный. Вторая торпеда не понадобится.

– Есть попадание. – Громко сообщаю я. – Господа, поздравляю. Пятое вражеское судно, потопленное нами за этот поход. Срочное погружение. – Я убираю перископ.

Лодка уходит с малой, перископной глубины на заметно большую. Теперь надо затаиться, выждать.

Полная тишина воцаряется в лодке. Мой экипаж вышколен. Никто не издает ни звука в ситуации, когда враг ищет нас, когда его акустики изо всех сил пытаются поймать издаваемые нами шумы.

– Вражеский эсминец, – негромко сообщает Ганс, мой акустик. – Шум приближается.

Внезапно раздается взрыв, мне ударяет по ушам. Потом еще взрыв, еще. Англичане или американцы начали бросать глубинные бомбы. Взрывы становятся все громче. «Только бы прошли мимо, – думаю я, как и, наверно, каждый член моего экипажа. – Только бы не попали».

Но взрывы только усиливаются. Внезапно лодку подбрасывает. Я с трудом удерживаюсь на ногах. Уши заложило. Попали!

Звенящий звук торчит в ушах. Внезапно я слышу тревожный голос Курта, старшины:

– Лодка погружается!

– Держать глубину! – кричу я. Надо разобраться, что произошло. Приказываю в микрофон. – Доложить ситуацию в отсеках.