– Пусти, лучше я схожу, – предложил Николай Иванович.

– Нет, нет. Это такой элегантный человек, что с ним даже приятно. А уж если хочешь, то пойдем вместе.

И супруги стали выходить из вагона.

– Позвольте ваши паспорта, – на чистейшем русском языке обратился к ним на платформе офицер.

– Боже мой! Как здесь в Болгарии хорошо говорят по-русски! Я не ожидала этого, – проговорила Глафира Семеновна, улыбаясь офицеру.

– Не везде, мадам. Это только здесь, на границе, – отвечал офицер, принимая из рук Николая Ивановича паспорт, и прибавил: – Обратно получите в вагоне.

При досмотре сундука Глафира Семеновна еще больше очаровалась таможенным чиновником. Оказалось, что он не допустил ее даже открыть свой сундук и сейчас же налепил таможенный ярлык. Уходя из таможни, она расхваливала мужу даже бакенбарды чиновника, его глаза и называла даже аристократом.

– Ну какой же, милая, он аристократ… – возразил было Николай Иванович.

– Аристократ, аристократ! – стояла на своем Глафира Семеновна. – Только аристократы и могут быть так утонченно вежливы. А какая неизмеримая разница с носатым сербским таможенным, который у меня даже ветчину нюхал! В сыре что-то искал! В апельсинах под кожей контрабанду найти думал.

Супруги опять вошли в вагон.

– А как приятно въезжать-то в такое государство, где такие прекрасные чиновники! – не унималась Глафира Семеновна.

– Ну да уж довольно, довольно. Совсем захвалила, – останавливал ее муж.

Вошел офицер и возвратил паспорты.

– Надо что-нибудь заплатить за прописку? – спросил его Николай Иванович.

– В Болгарии ничего не берется, – был ответ.

– Ну, вот как отлично! А на сербской границе с нас взяли что-то четыре с половиной динара.

– Да разве можно сравнивать Сербию с Болгарией! Ведь это день и ночь… – вставила свое слово Глафира Семеновна, но офицер уже исчез.

– Погоди, матушка, хвалить-то, погоди… Ведь еще только нос показала в Болгарию, а что дальше будет – неизвестно, – говорил муж.

– Нет, это уж сейчас видно, что болгары симпатичный народ. Ты посмотри, какие добродушные лица.

– А по-моему, такие же усатые, такие же носатые!

– Оставь, пожалуйста. Тебе только бы прекословить мне.

В коридоре вагона показался мальчик с подносом, на котором стояли чашки, и предлагал кофе. Заглянул он и в купе супругов.

– Давай, давай сюда! – поманила мальчика Глафира Семеновна. – От таких учтивых людей и кофей-то приятнее выпить, – прибавила она, взяв чашку кофе.

Взял себе чашку и Николай Иванович и воспользовался случаем, чтобы поручить мальчику заварить чаю в металлическом чайнике.

– Кипятку сюда, кипятку. Горячей воды, – толковал он мальчику. – Понял? Ну, айда! На чай получишь.

Мальчишка помчался к себе в буфет под вывеску «Гостильница» и сейчас же вернулся обратно с чайником, сказав:

– Ух, горешта вода![37]

– Ну, вот спасибо тебе, спасибо, милый, – благодарила его Глафира Семеновна. – И какой симпатичный мальчишка! Николай Иваныч, его надо хорошенько наградить.

– Ну, вот тебе за это полдинара на чай.

Николай Иванович дал ему несколько никелевых монет, но мальчик, посмотрев на них, сказал: «Србски пара» – и возвратил обратно.

– Да разве сербские деньги вы не берете? – удивился Николай Иванович. – Ведь от тех же братьев-славян.

– Леви треба, блгрски леви…

– Ну а болгарских денег у меня, брат, нет. Вот разве маленький французский золотой?

И Николай Иванович показал десятифранковик.

– Добре, добре… – закивал мальчишка, схватил золотой, чашки из-под кофе и исчез, побежав за сдачей.

– Не надул бы как, постреленок, – сказал Николай Иванович.

– Ну вот. Эдакие деликатные люди! – ответила Глафира Семеновна.