Потерпевший жил уединённо в сельской местности и не узнал о смерти отца и свалившемся на него наследстве. Разыскали его высоко в горах, стражи порядка, ему вменялось: «Убийство отца и подделка завещания на родовую собственность». Несмотря на свою родовитость и богатство, он предпочитал жить за городом, и был совершенно не компетентен в вопросах права. Будучи убежденным в своей не виновности, он считал лишним иметь защитника, но по юридическим канонам адвокат обязан был быть на процессе, ради соблюдения основ юриспруденции. Поэтому уговорить потерпевшего для Дамиана не представлялось большого труда.

Адвокат взялся за ознакомление с материалами, но чем ближе подходила дата процесса, тем меньше и меньше уверенности и ясности было в его голове – адвокатская мысль защитника витала где—то, но только не в его сознании. Но, хуже всего – паники всё больше и больше наполняла его, лишая мысли. Оставался один день, а речь его – так и не была готово и самое страшное – он даже не знал, как к ней подступиться? Его спас раб. Он вошёл и заявил – передавая слова посыльного от «Палаты Правосудия»: «Заседание переноситься на следующий день» Норбан так обрадовался, что дал рабу вольную, но на следующий день с треском провалил процесс и отозвал вольную обратно. А судья сжалился над подсудимым и посоветовал сменить защитника – отправляя дело на следственную доработку.

Лишившись последних надежд на адвокатское поприще, и видя, как тает его наследство – он решил записаться в армию. Но Максимильян даже не стал рассматривать его прошение.

– Да кто, ты, такой?? – орал разгневанный адвокат на начальника канцелярии. – Кто твой отец?? Что, ты, вздумал мне давать советы??

– Благодаря твоей матери, тебе на такой вопрос ответить труднее, – не моргнув глазом ответил Максимильян. Мать Дамиана была распутницей.

Но он не успокоился и направил прошение в комиссию. Комиссия состояла из трёх человек: визирь, начальник канцелярии и еще один из патрициев.

– Дамиан Норбан, на что, вы, жалуетесь? – спросил препозит, глядя на расплывшееся, ожиревшее тело рвущегося на войну просителя.

– Я хочу, чтобы меня записали в армию, – заявил он.

– Спасибо за ваше желание быть полезным Империи, но на данный момент государство в вашей доблести не нуждается, но будет иметь вас в виду!.. – Хрисафий подумал, как бы этого героя не хватанул в походе сердечный удар на первом же марше.

– Это как не нуждается, – вознегодовал проситель. Под невнятную речь, состоящую сплошь из слов гнёва и брызгания слюны, он лепетал, что-то, и, задыхаясь от взятого напора, точно астматик, широко раскрыв рот, призывал понять о предстоящей неминуемой беде. При этом, он нервно переминался с ноги на ногу, и при каждом его движении тело его, колыхалось и переваливалось.

– Ведь грядёт же война с Персией? – не унимался Норбан.

Фраза: «Ведь грядёт же война с Персией?», стала самой ключевой в его монологе и повторялась им почти, что через каждое слово. Известие Норбана о предстоящей войне не были для военного ведомства новостью, войска скрытыми маршами уже более месяца перемещались к восточным границам империи.

– Вы, не волнуйтесь!.. Дипломаты решат этот вопрос!.. – остановил его председатель комиссии.

– Я хочу служить!.. – не унимался просящий.

– Но где же нам взять столько амуниции, чтобы снарядить вас в поход, – Хрисафий задал этот далеко не праздный вопрос, чтобы успокоить туго соображающего адвоката.

– Что, вы, имеете в виду?..

– А то и имею, что надо три, четыре щита, только на то – чтобы закрыть ваше брюхо???

Дамиан расстроенный покидал комиссию – это была его последняя надежда на то, чтобы получить приданое дочерям.