10 февраля 2017 года деду исполнилось бы 90 лет, и в этот памятный для меня день я снова открываю уже старую и потрепанную книгу, на форзаце которой изящным почерком написано: «Сумей превратить жизнь в сказку, а сказку в жизнь!» И пускай моя жизнь далека от сказки, вторую часть дедовского наказа я всё же выполнил, и своими поэмами воплотил сказку в жизнь! Осталось лишь отдать дань его памяти. Так пусть эта книга и станет деду посмертным подарком и нерукотворным памятником…
В горах Армении
Одно зеркало важнее целой галереи
портретов предков.
Менцель
I
В горах Армении седых
Среди надгробий вековых
Лежит почивший, позабытый,
Снегами вечными прикрытый.
Тот, кого предали забвенью,
А прежде сделали мишенью:
Таков уж рок на белом свете
При жизни быть в авторитете!
Его гробница безызвестна,
Маси́су>18 древнему окрестна;
О нем почти не вспоминают,
И ратных дел не воспевают.
Но для меня он что живой,
С курчавой черной бородой
Стоит на крепостной стене
С тяжелой думой о судьбе…
Судьбе земли отцов, народа,
Своей семьи и в целом рода.
Решение принять не просто:
Ведь дело-то смердит погостом!
Над замком молния играет,
В покоях женщина рыдает,
Во мгле темнеют ров и вал,
А стража ждет его сигнал.
Одно лишь слово иль поклон —
Вновь станет светлым небосклон,
И будешь спать как прежде мягко,
И будешь есть всё так же сладко…
Но нет, не дождались поклона,
И слышен ропот гарнизона…
Идти на смерть-то неохота,
Пускай война – твоя работа!
Бьет барабан, трубит рожок,
Чего же в горле встал комок?..
Он не преемлил реверанса,
Зато теперь герой романса!
О нем узнал я в классе пятом,
В году, эдак, восьмидесятом.
Узнал от деда, не случайно,
Он говорил, что это тайна!
Что тот почивший был герой,
Для чванных деспотов – грозой.
Любил его народ простецкий,
И был он князь великосветский!
Над дедом часто потешались,
Всерьез слова не принимались:
«Всё это враки да крамола…
Аль не боишься протокола?>19
В законе есть за то статья,
И речь твоя – галиматья!»
По нраву дед был непростой,
Таких не запугать тюрьмой…
Он гнул своё: «И всё ж герой!»
Ему: «Не майся ерундой…»
А дед: «К нему мой род восходит!»
Вокруг: «Неужто не доходит!»
Так дед, души не чая в роде,
Нуждаясь в нем, как в кислороде,
С младых ногтей мне прививал
Любовь к корням своим. Внушал:
«Меня послушай, внучек мой,
Не властен я над злой толпой,
Но знай хоть ты, души ковчег,
Кем был тот знатный человек.
Отец покойный мне сказал,
Что был он ратный генерал,
А не какой-нибудь балбес —
Не зря писал о нем Мовсес!>20
Князь Ордуни́, запомни, внук,
Был не простой тебе барчук,
Один ходил с копьем на льва,
По всей округе шла молва!
Он верил в правду и закон,
Не тот, что власти компаньон,
А тот, который правит балом,
И служит в горести причалом!
В победу навыка над силой,
Любови жаркой над постылой;
Пускай цена победе той —
Что ты покойник иль изгой!
Его убили… так случилось,
Что солнце рода закатилось:
В неравной сече храбро пал,
Хоть и по чести поступал…»
II
Скажу вам, други, по секрету,
Что тыщи лет канули в Лету,
Пора забыть фамильну сагу,
И бросить уж марать бумагу.
Но лишь увижу Арара́т,
В душе те горы вмиг родят
Погибших предков сонм,
Мне не дает покоя он!
Хоть деда нету много лет,
А я плохой востоковед,
Его слова в груди ребенка
Сыграли словно кинопленка!
Из года в год я вижу сон,
Им на страданья обречен,
На муки, на сомнения
В реальности видения.
Закрыть лишь только стоит очи,
Как нет в помине мрака ночи:
Блистает шапка Арара́та,
Сияет зернами граната!
У самого горы подножья,
Я вспоминаю это с дрожью,
Там, где на лозах виноград
Повсюду лезет из оград…
Долина в кро́ви утопает,
И трупами сады питает:
Идет убийство тут и там,
И нет прощения врагам!