– Вот это и сводило с ума мои мозги всю ночь. Ведь ты тот самый детектив, который схватил придурка, убивавшего только в День отца, верно? Разве ты не выбросил его из вертолета?

Фальконер не ответил.

– Он же знаменитость, – сказал мне Джон. – Я видел на «A&E» целый фильм о нем…

– Заткнись, твою мать. Ты убил Фрэнки?

– Это была самозащита, – ответил Джон. – Он угнал мою машину и приехал сюда, а я должен был переть пешком всю дорогу из полицейского отделения. И прибежал как раз тогда, когда он убивал Дэйва.

– Он не…

– ЗАТКНИТЕСЬ. Оба. Вы пойдете со мной. – И, обращаясь ко мне, добавил: – Надень штаны.

– Хрен тебе. Это мой дом. Я устанавливаю тут законы. Сам раздевайся. Джон, возьми коврик для твистера.

– Ты что, под кайфом? – спросил Фальконер.

– Чуть-чуть.

– А что там в комнате? Почему вы ее запечатали?

Джон, который вообще соображал очень быстро, сказал:

– Инфекция. Которую подхватил Фрэнки. По этой причине они и установили карантин в больнице. Это… это похоже на вирус…

– Стой. Врешь. – И ко мне: – Что в комнате?

– Смотри. Я уважаю твой детектор лжи. И скажу тебе только правду. Гляди мне в глаза. Но здесь действуют факторы, которые ты просто не поймешь, и у нас нет времени их объяснять. Здесь ты ничего не сможешь сделать, детектив, кроме одного – не стоять у нас на дороге. Ты пришел забрать человека. Ты нашел его. Он у твоих ног. Бери его и вали отсюда.

Фальконер посмотрел на меня тяжелым взглядом. Он опустил револьвер, прошел мимо меня и распахнул дверь в спальню.

Его глаза уставились прямо на кровать. И он увидел четырех окровавленных индеек… нет, не так. Он увидел четыре окровавленных скелета индеек, лежавших на кровати среди груд перьев. За несколько минут личинки обглодали их дочиста. А я – но не Фальконер – увидел пауков, которые бегали по ковру, стенам и по оконному стеклу. Они совершенно невероятно увеличились, причем некоторые уже стали размером с кулак.

Я почувствовал, как первая капля упала с моего загривка и потекла по спине, и рефлекторно отступил назад. Один из пауков переполз через носок щегольского сапога Фальконер. Он бы не заметил его, даже если бы смотрел прямо на эту тварь.

– Что это у вас здесь? Какой-то ритуал? Вся эта чушь вуду? Вы, парни, пытаетесь призвать призрака, демона или еще какую-нибудь хрень?

– Нет. Детектив… эта загадка тебе не по зубам.

– Точно. Я понимаю. – Он сунул пушку в кобуру.

Потом в мгновение ока схватил меня за кисть, повернул и стукнул лицом о косяк двери в спальню. Завел правую руку за спину, боль пронзила плечевой сустав, связки закрутились вокруг кости. Я заорал.

– НАЗАД, – крикнул Фальконер Джону.

Холодная сталь наручника обвилась вокруг моего правого запястья. Фальконер втолкнул меня в спальню и поставил на колени среди новорожденных пауков. Я услышал, как Джон завопил: «НЕТ! НЕТ!», но Фальконер развернулся и наставил револьвер на него. Свободной рукой он обвил цепь наручников вокруг металлической рамы кровати и застегнул оставшийся наручник на моем втором запястье.

Я стоял на голых коленях с руками, прикованными к кровати, и чувствовал, как крошечные паучьи ноги уже взбираются на одно из моих бедер.

– Итак, – сказал Фальконер, по-прежнему держа Джона на мушке. – Я не отпущу его, пока ты не расскажешь мне все.

Эми часто бегала в туалет, когда была в напряжении.

Нервный мочевой пузырь и трехчасовая поездка на автобусе не слишком хорошо сочетаются между собой, а беспокойство невозможно просто выключить, как свет (в колледже соседка по комнате научила ее тай-чи, но такие упражнения невозможно выполнять в автобусе – сразу попросят выйти). Она не могла дозвониться ни до Дэйва, ни до Джона, и это было странно. По-настоящему странно. Дэвид мог не ответить, только если был в душе, или у его телефона сдохла батарея. Но сегодня она звонила с самого утра, безрезультатно. А Джон, пусть и без царя в голове, включил Эми в список «надо ответить». Он знал, что она звонит только в крайнем случае, и/или не может достать Дэвида. И она никогда не злоупотребляла этой привилегией.