– Ну-ну, малышка, – он ласково погладил меня по голове, заботливо убирая выбившиеся пряди с лица. – Такой красивой девочке не идёт ругаться. Следующим пунктом я займусь твоим острым язычком, и научу уважению.

Я только собиралась еще как-то его оскорбить, как все мои мышцы разом задеревенели. На глазах бесконтрольно выступило пару слезинок, как бывает, когда зевнешь спросонья. Я больше не могла двигаться. И это повергало в шок.

Гелий опустил пассажирское кресло, осторожно переложил меня в него, и пристегнул ремень.

– Смотрела фильм «Бабочка в скафандре»? – спросил он, заводя машину. – Сейчас ты узнаешь какого это все чувствовать и понимать, но не иметь возможности пошевелиться.

Я перевела взгляд на мужчину, все ещё не веря в происходящее.

– Теперь ты – моя бабочка. И я тебя поймал, – он наклонился к моему лицу и припал к губам. Его язык проник внутрь, проталкиваясь глубже, все шире раскрывая мой рот.

Я чувствовала вкус его губ, прикосновения ладоней к моему лицу, но единственное, что могла сделать – это открыть либо закрыть глаза.

Это не может быть правдой! Я поняла! Так дядя пытается обезопасить меня от настоящего нападения. Он думает, что я передумаю. Но я выдержу этот экзамен, а потом наваляю обоим!

Мужчина привез меня в свою квартиру и уложил на кровать. Вечер ещё не наступил, и я могла разглядеть его комнату. Большущая кровать с массивным изголовьем стояла почти посередине комнаты. Плотные шторы, почти не пропускавшие дневной свет. Стены в спальне обиты бордовой кожей с заклёпками, очевидно для звукоизоляции.

Это все, что я успела разглядеть, перед тем как мужчина навис надо мной.

– Ка-арма, – протянул он у самого моего уха. – Одно твое имя меня заводит.

Он медленно расстегивал пуговку за пуговкой моей рубашки, а я лишь жалобно смотрела на него.

Больше всего пугала неподвижность. Я была заперта в своем теле. И в этот момент, я поняла, что чувствуют парализованные люди. Те люди-овощи, что лежат без движения, они ведь переживают такую драму в душе! Это по-настоящему страшно – потерять контроль над своим телом, но не над разумом.

Неконтролируемые слезы снова наполнили мои глаза, что не осталось незамеченным.

– Не бойся, – мужчина медленно снял с меня рубашку, проводя ладонью по моим плечам. – Тот нейролептик, что я тебе вколол, используется при допросах. Как ты понимаешь необычных допросах. Первая паралитическая фаза действует минут пятнадцать-двадцать. Так что скоро ты перестанешь быть «бабочкой». А вот вторая фаза – моя любимая.

Мужчина продолжал раздевать меня, медленно прохаживаясь ладонями по коже, и в то же время мягко и с улыбкой рассказывая такие ужасные вещи.

– Вторая усиливает все физические ощущения во много раз, – продолжал он. – Поэтому на допросах, причиняя даже незначительную боль, можно выпытать все что угодно.

Боже! Что он со мной сделает?! Будет ломать мне кости? Резать? Избивать?

Мужчина уже полностью раздел меня и, бережно придерживая за шею подтянул к изголовью так, чтобы я смогла сесть. Конечно же, я не могла сесть сама, и лишь безвольно размазалась по его плечу, пока он фиксировал мне руки над головой.

Унижение и стыд от собственной незащищенности вынуждали меня лить слезы. Но слезы злости и ярости.

– Через пару минут первая фаза закончится, – он взял мое лицо в ладони. В его глазах горел дьявольский огонь. – И только от тебя зависит какую боль ты выберешь. Будешь послушной девочкой – боль будет приятная. Попытаешься меня хоть раз оскорбить – неприятная.

Я смотрела на него ненавидящим взглядом, сквозь пелену слез. Когда все это закончится, я сделаю все, чтобы это псих сел за решетку.