Максим вдруг вспомнил, что уже видел эту женщину в первый день, когда только ступил на мексиканскую землю. Еще на первом, подпольном этапе революции. Тогда он прошел мимо нее, и одновременно рядом пронеслась стайка молодежи. Насколько же чужими они должны были ей казаться! С их жизнью, которая почти вся прошла в вирках. С вольным отношением к любым связям, в том числе интимным. А ведь она еще не такая уж и дряхлая (эйджистское слово, которое в цивилизованном мире нельзя было употреблять). Просто они из разных миров. Она прожила всю жизнь в неизменной традиции, а они каждый день следовали новым веяниям.

В биологической памяти Рихтера ее слова, сказанные тогда, уже стерлись, но на чипе все сохранилось. Он перемотал, просто от нечего делать.

«Глупцы. Зачем носить модную одежду, если нужна удобная и по погоде? – услышал он ее голос из прошлого. – Зачем слушать дурацкую музыку на непонятном языке, если есть народная? Зачем ездить за границу, если в родной деревне так хорошо?».

Рихтеру захотелось спросить, нравился ли ей старый режим. Но он знал, что это испугало бы ее. А если бы она была честной, наверняка ответила бы: «Нет, сеньор. Конечно, нет. Но и новый не лучше». Он не знал, читала ли она Шекспира и смогла ли ответить ему фразой «Чума на оба ваших дома». Но настроение ее почувствовал.

Торговка со своими сумками протиснулась в полупустой салон, загнав туда же осла. Никто не протестовал. Даже у анархии есть свои плюсы.

«Интересно, выкинут ее вместе с ним, если на следующих остановках людей наберется, как семечек в огурце?».

Автобус тронулся с места. Весь электротранспорт не работал, и на улицы пришлось вывезти тех допотопных мастодонтов, которые еще были на ходу.

«Метробус» исчез, затерялся в поредевшем потоке транспорта, который почти весь шел без автопилота, вручную управляемый нервными и осторожными водителями.

Но слова и взгляд этой женщины заставили Макса задуматься.

«Те, кто против наших врагов, не обязательно на нашей стороне. Иногда они – просто попутчики. И когда автобус революции придет к нужной им остановке, они легко могут с него соскочить», – говорила София.

Комендантский час вступал в силу в десять вечера, и улицы вымирали.

Несколько раз их отделение привлекали к ловле нарушителей. Чаще всего это были обычные воры, грабители и наркоторговцы, путаны или спекулянты.

Иногда доходило до демонстрации оружия, но стрелять обычно не приходилось.

Пару раз попадались подозрительные личности, на которых были ориентировки, что это шпионы или диверсанты. Они потом сдавали их в ЧК и получали поощрение. Его напарники каждый раз после этого ходили, выпятив грудь колесом и улыбаясь до ушей. А Максим всегда мрачнел и опасался, что хватанут не того.

Из других штатов приходили сообщения, что наркодельцы и бандиты истреблялись там Народной милицией сотнями. Подозрительные скопления вооруженных мужчин, которые не принадлежали ни к какому из ополчений, расстреливались с дронов (мелкие летательные аппараты бесполетную зону в центре страны нарушали легко, потому что корпам их тут было нечем сбивать, да и не так страшно потерять дрон, как самолет или вертолет с людьми). Бронированные джипы мафии подрывались минами, гранатометами или дырявились тяжелыми снайперскими винтовками, а их содержимое превращалось в фарш.

Рихтер подумал о том, что продажные либеральные власти уже столетие не могли справиться с этой поганью. И даже армия плохо помогала, потому что покупалась на корню. Разборки наркокартелей уносили столько же жизней, сколько тридцатилетние гражданские войны в Сирии и Афганистане.