– Благослови этот дом, Господи, и благослови эту пищу, чтобы напитала она наши тела для служения Тебе. Аминь.

Сэнди тоже сказал «Аминь», и они принялись за еду.

– Каково тебе было, когда опустилась под воду? – спросил Сэнди через некоторое время. – Холодно?

– Нет. Вода была теплая. А у тебя была теплая, когда тебя крестили?

Он кивнул, не отрываясь от рулета.

– Я только до пояса заходила, – сказала Аннабель. – Там был бетонный блок для детей и низкорослых людей, как ты и сказал. Но мне не пришлось на него становиться.

– Ты была выше проповедника.

– Да.

– Как думаешь, проповедник там купается, когда никого нет?

– Вряд ли.

– А я бы купался, если бы был проповедником. Надеюсь, мы свой бассейн еще наполним.

– Может, к твоему дню рождения, – сказала Аннабель. – Если наш бассейнщик справится с уборкой.

– Он похож на ковбоя, – сказал Сэнди.

– Это же Техас, малыш. Тут все похожи на ковбоев.

– Папа не был похож на ковбоя.

– Нет. Не очень. Он был просто твоим папой.

– Роско Дженкинс из школы сказал, что мой папа убивал детей.

Аннабель положила вилку. Проглотила еду.

– Ну и дерьмо говорит этот Роско Дженкинс, – сказала она.

Последовала тишина, и она снова взяла вилку.

– Это правда? – спросил мальчик, выдержав паузу.

– Конечно, нет. Твой папа был солдатом на войне. А солдаты на войне, может, и делают плохие вещи, но твой папа их никогда не делал.

– А они правда убивали там детей?

– Это так говорят. Но твой папа был хорошим солдатом, который спасал людям жизни, и он вернулся к нам, он любил нас и заботился, пока мог.

– Знаю, – сказал мальчик. – Если наполним бассейн, это значит, мы опять откроем мотель?

– Мы его никогда не закрывали, Сэнди. Люди до сих пор приезжают в кафе.

– Но уже не остаются ночевать, – сказал Сэнди. – Как раньше.

После этого они ели молча.

Аннабель стояла у раковины и мыла посуду под шум телевизора, доносящийся из гостиной, где мальчик сидел на полу и смотрел шоу про погоню. Ветерок играл занавесками над раковиной. С намыленными по локоть руками, она выглянула из окна на склон холма и увидела единственный огонек, горевший в «Роудраннере».

Она подумала о Томе, вспомнила день, когда забирала его из аэропорта в Эль-Пасо. 22 декабря 1968 года. Он ждал ее в терминале, его армейский бушлат был застегнут на молнию, сумка перекинута через плечо. Она обняла его, и он отстранился. В шести милях от города они остановились съесть по омлету. Она помнила, как улыбалась за кофе, удивляясь тому, что его руки не искали ее талии, ее щек. Он даже говорил как-то растерянно. Он насыпал в кофе сахар, размешал его и ел, будто заводная игрушка, опустив глаза; каждый кусочек яйца с ветчиной четко перелетал с его вилки в рот. «Мы стали как незнакомцы», – подумала она, наблюдая за ним.

Свет из ковбойского кемпера стелился по земле и поднимался по стене мотеля. Аннабель увидела, как по ней, точно призрак, проплыла тень мужчины. Она аж вздрогнула.

Оттирая тарелки в раковине, двигая руками под теплой водой, она вспомнила, как Том положил вилку и уставился в окно закусочной, мимо машин, грузовиков и гор, словно видел что-то незримое для других. В его глазах стояли слезы, и в следующие недели и месяцы она не могла этого забыть. Много позже она поняла, что взгляд на его лице в тот вечер был лишь первым признаком той печали, что приехала с ним домой, что уже затмила его сердце. Ужасная черная фигура, от которой он никак не мог отделаться, которая никак не позволяла ему выбраться из тени на свет.

Он вернулся домой будто без компаса.

Позднее той ночью снаружи пошел снежок, и в дровяной печи, что стояла в гостиной, затрещал огонь, расстояние между ними утончилось, и на диване, под одеялом, они вместе нашли свой новый ритм, а потом, когда она обняла его, он рассказал о мотеле, который хотел построить. Кафе. Горячий кофе, гамбургеры. Она слушала, поглаживая его волосы, изумленно, боясь всего, о чем еще не знала. О том, сколько это будет стоить. Заправка и магазин едва позволяли сводить концы с концами. Она помнила, как отец заправлял бизнесменов на «Бьюиках», утирая пот с загорелого лба грязной тряпкой, а потом они уезжали на запад. И он, сощурив глаза, смотрел им вслед. Сутулый в своем комбинезоне, висевшем на нем, словно вторая кожа.