Председатель кабинета министров прибавил, что он даже отдал приказ об усилении кадров, за которым постепенно последует общая мобилизация.

Правительство намерено опубликовать лишь краткое сообщение о намеченных военных мероприятиях для укрепления границ».

Во-вторых, остается непонятной самая форма ультиматума. Она объясняется не стремлением Берхтольда к войне, а деятельностью других элементов, и в первую очередь Чиршки. В 1870 году Бисмарк хотел войны – но тогдашняя депеша была совершенно иного покроя. Я хочу сказать, что остается непонятным, почему был избран текст, который должен был оттолкнуть многих, в сущности, склонных относиться к нам благоприятно.

Если бы после убийства эрцгерцога мы познакомили великие державы, настроенные к нам отнюдь не враждебно, и в первую очередь Англию, с ультиматумом и дали бы им тем временем секретные доказательства того, что убийство это политическое и инсценировано в Белграде, то нам удалось бы создать вокруг английского правительства совершенно иную атмосферу. Вместо этого ультиматум упал как снег на голову и английскому правительству, и всей Европе.

Министерство иностранных дел, вероятно, боялось, что предварительное оповещение держав вызовет интервенцию в форме новой «конференции послов» и что убийство будет предано забвению. Но события 1914 года были совершенно непохожи на прежние – до представления ультиматума право, безусловно, было на нашей стороне.

Группа Чиршки во всяком случае убоялась разжиженного разрешения вопроса и потому стремилась к вызывающим поступкам. В 1870 году Бисмарк нападал, но ему удалось спутать роли. Нам это тоже удалось, но только в обратном смысле.

А затем случилось самое большое наше несчастие – немецкое вторжение в Бельгию.

Если бы Англия оставалась нейтральной, то мы бы не потерпели поражения. В своей книге «Причины и начало мировой войны» Ягов рассказывает, что 4 августа к концу заседания рейхстага к нему заезжал английский посол и опять поставил вопрос, будет ли Германия соблюдать нейтралитет Бельгии. В действительности в этот момент германские войска уже стояли на бельгийской территории. Узнав об этом, посол удалился, но через несколько часов вернулся и потребовал, чтобы ему не позже двенадцати часов ночи дано было разъяснение в том смысле, что дальнейшее продвижение германских войск приостанавливается, в противном случае ему предписано взять свои верительные грамоты обратно, так как Англия будет охранять Бельгию. Германия ответила отказом. За ним последовало объявление Англией войны.

Заявление, сделанное Англией Бельгии в тот же день и гласящее, что она будет противиться нарушению ее нейтралитета «всеми своими силами», таким образом, вполне соответствует выступлению в Берлине английского посла.

Правда, за два дня до этого, 2 августа, английский кабинет заверил французское правительство, что, помимо охраны бельгийского нейтралитета, он потребует еще и отказа от морских действий против Франции. Противоречие между этими двумя точками зрения очевидно. Но мне кажется, что оно объясняется лишь тем, что 4 августа Англия отказалась от требования, выставленного 2-го, потому что если бы Германия приняла английский ультиматум от 4 августа, то у Англии была бы отнята моральная возможность выставлять дальнейшие требования. Если бы 4 августа Англия искала предлога к войне, то, помимо требования о Бельгии, она выставила бы также и вопрос об отказе от морских действий. Между тем она этого не сделала, а ограничила свой ультиматум бельгийским вопросом – и тем самым связала себе руки на случай, если Германия открыто примет ультиматум. 4-го августа от 9 до 12 часов ночи решение вопроса о нейтралитете Англии находилось в руках Германии.