– Вкуси!

И отец тотчас же наполнил чаши вином.

Так мои родители приветствовали неведомого пришельца, не предполагая в простоте душевной, что в их дом вошел человек, который в будущем нарушит душевный покой их сына, раскрывая перед ним такие книги, какие убивают веру в богов и даже в установленный ими порядок на земле.

Философ возвел глаза к небесам и, осторожно сжимая в обеих руках чашу с ароматным вином, разбавленным горячей водой, возгласил:

– Итак, возблагодарим Провидение!

Я тоже посмотрел на потолок, к которому устремил свой взор незнакомец, но ничего там не увидел, кроме скучных, потемневших от дыма досок и щелей.

Отец преломил пшеничный хлеб, весь в приятных для зрения трещинах от печного жара, и мы стали есть похлебку, обильно заправленную чесноком, укропом и тмином.

Мне было тогда немного лет. Я с детским любопытством наблюдал за человеком, точно упавшим к нам с луны, а наш гость продолжал вкушать пищу, не прерывая своих рассказов. Время от времени он с большим удовольствием подносил к устам чашу с вином, но пил его не так, как пьют хмельные напитки корабельщики, опрокидывающие в глотку кувшинами неразбавленное вино, а делал небольшие глотки и смаковал питье, а потом пристойно ставил чашу на стол.

Потерпевший кораблекрушение рассказал нам об ужасах прошлой ночи и в свою очередь расспрашивал отца о том, много ли жителей в городе, кто в нем занимает должности архонтов, существуют ли в Томах школы и в каком состоянии могила знаменитого поэта. Узнав, что мой отец состоит на службе у местного богатого торговца и что он решил сделать меня скрибой, ибо со знанием каллиграфии можно найти работу в любом торговом городе, хотя обычно это занятие и предоставляется рабам, философ похвалил отца за уважение к такому спокойному ремеслу. Далее отец объяснил ему, что патрон отправляет в Фессалонику и Александрию мед, воск и янтарь. Последний варвары доставляют с берегов холодного Сарматского моря.

Отпивая вино из чаши, Аполлодор заметил:

– О янтаре писал еще Тацит, слог которого отличается божественной красотой. По словам прославленного историка, Сарматское море тихое и почти неподвижное. Проживающие там варвары собирают в мелководных местах кусочки этого вещества и продают не имеющие, с их точки зрения, никакой цены камушки, удивляясь, что римляне платят за них большие деньги или выменивают янтарь на ценные вещи вро-де железных ножей и серпов. Разве это не так? Если бы не наше стремление к роскоши и не обычай женщин украшать себя ожерельями и браслетами, то янтарь еще века лежал бы, как самая обыкновенная галька, на безлюдных побережьях.

– А известно ли тебе, что такое янтарь? – вдруг обратился ко мне с отеческой улыбкой философ, подобревший от вина, еды и оказанного ему приема.

Я покраснел от смущения и ничего не ответил.

– Что же ты молчишь? – пожурил меня отец.

Но философ нравоучительно поднял палец:

– Это не что иное, как застывшая смола.

– Верно, – подтвердил отец, – я сам неоднократно видел в кусках янтаря былинки, а один раз даже какое-то насекомое.

– Что это древесная смола, – продолжал философ, очевидно, любитель говорить и поучать, – доказывается тем обстоятельством, что янтарь горит. Попробуй зажечь его, и он будет гореть сильным и пахучим пламенем. А если шар из янтаря подержит в руке невинная девушка, он начинает издавать приятное благоухание.

– А приходилось ли тебе бывать в Фессалонике или Александрии? – спросил отец, проведший всю жизнь в Томах, если не считать поездок в соседние области за медом и воском. Левая нога у него не сгибалась, а морские путешествия требуют большой ловкости, и патрон никогда не посылал отца в эти города на своих кораблях с товарами, хотя и доверял ему во всем.