Но как-то, вскоре после прибытия в наш город куратора Аврелия, мы возвращались с отцом и Аполлодором домой из городской бани. Перед глазами еще мелькали в паровом тумане умащенные тела, и в ушах стоял непрерывный плеск воды, шипение пара, вырывающегося из свинцовых труб, бодрые крики и шлепки банщиков, массирующих спины и животы богатым судовладельцам.

Отец, которого в последние дни особенно мучали болезни и какие-то мрачные мысли, вдруг остановился.

– Нет справедливости на земле, – сказал он.

– Почему у тебя такое печальное настроение? – удивился Аполлодор.

– Очень мешает мне покалеченная нога, а хотелось бы еще раз побывать в Сармицегетузе и просить справедливости в земельной тяжбе.

Судебное дело, на которое намекал отец, заключалось в следующем.

В недавние годы в нашем владении находился земельный участок, полученный матерью строго по закону в наследство от родственников, недалеко от храма Гермеса. На участке росло несколько плодовых деревьев и возвышался величественный дуб; под его мирной сенью стоял скромных размеров дом, сложенный из простых камней, но построенный по греческому образцу. По другую сторону дома был разбит на склоне холма небольшой виноградник, а за ним находилось каменное хранилище для плодов. Я помню, что на дворе с утра до вечера искали пищу куры и в положенное время распевал петух. Имение было незначительное, но всегда приятно иметь собственное жилье и, как известно, плоды и овощи, взращенные своими руками, представляются особенно вкусными и питательными.

В те годы я был ребенком и еще не знал, что буду учиться у Аполлодора, но скоро раненая нога отца стала давать о себе знать, и он тратил немало денег на лечение, запутался в долгах, и в конце концов участок был продан за неуплату заимодавцу процентов. Для возмещения того, что полагалось заплатить ростовщику, достаточно было бы продать виноградник, но он жадно простирал руки ко всему участку, примыкавшему к его владениям, и во что бы то ни стало хотел завладеть приятным уголком земли с видом на море… А так как судья оказался лихоимцем, то наш сирийский меняла без особого труда получил не только участок, но и дом. Напрасно мой отец жаловался правителю провинции, который в те дни имел свое пребывание в Дакии, в городе Сармицегетузе, имея наблюдение также и за Нижней Мезией. Этот тучный и равнодушный ко всему магистрат не обратил никакого внимания на просьбы бедняка, тем более что отец едва мог объясниться по-гречески и совсем не знал латыни. Диомед тоже отказался помочь нам в этом деле, ссылаясь на свое положение в городе, которое препятствовало ему выступать против представителя римской власти.

Дело в том, что Томы входили в так называемое Пятиградие, или союз приморских эллинских городов, и считались его метрополией, во главе которой стоял понтарх. Томы же возглавляли городской совет и архонты, и наш хозяин был одним из них, что часто помогало ему в сношениях с римлянами, хотя и было связано с большими расходами. Говорили также, что тут сыграло свою роль какое-то соперничество нашего патрона и судьи относительно некоей прекрасной особы женского пола, но я тогда не разбирался в подобных вещах. Как бы там ни было, мы очутились в жалком домишке на улице Цереры, который Диомед милостиво предоставил нам в качестве жилья.

Именно туда мы и направлялись из бани, ведя по дороге невеселый разговор. Неожиданно Аполлодор предложил, обращаясь ко мне:

– Но почему бы тебе, мой юный друг, не помочь престарелому отцу? Теперь ты римский гражданин и скоро достигнешь совершеннолетия. Ты разумен не по годам и знаешь, как нужно держать себя с сильными мира сего, от которых зависит участь человека. Разве вы не имеете права обратиться за защитой в римский сенат и даже просить суда самого августа? Советую тебе отправиться в Рим, чтобы добиваться там отмены несправедливого решения. Твоему отцу уже трудно предпринять подобное путешествие, а ты полон сил и любопытства к жизни.