Поздно вечером Константин опять куда-то исчез. Вернулся он быстро и с порога радостно закричал:

– Старик, нам сильно повезло! Завтра идет попутная машина до станции Хребтовой. Если позволит дорога, машина пойдет аж до самых бараков! А это, Володя, день напряженного пути! Понимаешь, сэкономим целый день! А это, брат, в тайге очень много!

Тогда я еще не понимал, что такое день напряженного пути, и радостную весть охотника принял довольно равнодушно. До бараков, так до бараков. Мне казалось, что сэкономленный день не стоит такой радости, и только гораздо позже понял, как глубоко ошибался.

На следующий день мы поднялись, когда еще не было и пяти утра. Сын так рано никогда не вставал, и Неля с Люсей одевали его полусонного. Он не сопротивлялся и не задавал никаких вопросов.

От его покорности у женщин на глазах выступили слезы, и я рад был, что они хоть не плакали и не настраивали сына на плачевный лад.

Бедняга, если бы он знал, в какую дальнюю дорогу отправляется!

Ровно в шесть подъехала машина. Не без труда погрузили мы в кузов, обтянутый брезентом, пухлые тяжеленные рюкзаки, ружья, собак и уселись на деревянные скамейки.

При прощании у Нели на глазах появились слезы. Она всхлипнула и убежала в дом.

Водитель все почему-то не трогался с места. Наконец, он вышел из кабины, подошел к борту и ласково произнес:

– Ну, малец, прощайся с папкой, пора ехать!

Константин серьезно ответил:

– Он с нами, давай жми!

Водитель странно посмотрел на нас, буркнул что-то под нос, забрался в кабину и в сердцах резко нажал на газ.

Минут через двадцать город скрылся за сопками. Со всех сторон дорогу обступил лес из сосен, берез и кедра. Гулко хлопал брезент над головой. Нас нещадно подбрасывало на ухабах. Собакам эта поездка очень не нравилась. Расставив широко лапы, они недовольно крутили головами и вопрошающе смотрели на нас. Бонька все время искал защиты у своей мамы. После каждой встряски он мячиком катился к борту, возвращался к Доре, скулил и тыкался мордочкой в ее худой живот.

Голубые глазенки Сашульки рыскали по сторонам, радостно впитывая картины незнакомого мира.

– Пап, а что это за огромное дерево? – спрашивал он, указывая на раскидистый кедр.

Неожиданно пара глухарей, шумно хлопая крыльями, взлетела метрах в двадцати от дороги.

– А это кто? – тут же задал очередной вопрос сын.

Я терпеливо отвечал ему на все вопросы. Сын внимательно слушал, в глазах его появилось какое-то восторженное удивление, чему я был очень рад.

До станции Хребтовой мы ехали часа полтора. Сделали остановку. Незнакомые нам люди погрузили в кузов два больших мятых термоса с едой для лесорубов и полный мешок выпеченного хлеба, от которого исходил аромат.

От невзрачной железнодорожной станции дорога круто устремилась на юг. Вскоре асфальт кончился, и мы покатили по грунтовке. Чем дальше отъезжали от станции, тем плотнее становилась тайга и все хуже и хуже дорога.

С трудом разминулись с «газиком». С удивлением успел рассмотреть, что в них ехали люди в белых рубашках с галстуками.

– Местное начальство охотилось на глухарей, – пояснил Константин, – места здесь привольные.

За бортом все чаще появлялись болотистые места. Дорога с каждой минутой становилась все ненадежней. Двигатель ЗИЛа натужно ревел, преодолевая очередную топь, и, наконец, колеса увязли в грязи так, что, как ни дергал водитель машину, она не двигалась ни вперед, ни назад.

– Все, загорайте, мужики, а я потопал за трактором, – спокойно сказал водитель, чему я очень удивился, и зашагал вперед, обходя залитую водой колею.