– Шире шаг, мужики. Надо бы до темноты успеть дойти до заезжки – избушка лесников, там и переночуем.

Ход ускорили, и вскоре показалась таёжная изба, похожая на охотничье зимовье, но по виду гораздо большего размера и добротная, сделана из среднего диаметра сосны, нижние два венца – из лиственницы. Древесина ошкурена и со временем уже давно потеряла свой первозданный вид – поверхность потемнела, появились рассохшиеся трещины, особо на спилах в торцах. Подле избы под навесом стол на крестообразных ножках, по обе стороны стола лавки. Было видно, что здесь давно не было людей. Дверь подпёрта палкой и закрыта примитивной вертушкой.

Сняли с лошадей упряжь, освободили от тяжестей и оставили на длинном поводке, достаточном, чтоб могли питаться травой и при надобности лечь. Травы – молодой поросли у избы было достаточно, но всё же нарвали ещё две небольшие охапки и положили подле них. Утомлённые кони принялись жевать корм, порой переминаясь на натруженных конечностях, как бы сбрасывая с себя усталость.

Пока Лосев занимался с лошадьми, остальные не отлынивали – кто затоплял печь, кто готовил крупу, чтобы сварить кашу, открывал тушёнку, поставили на печь котелок с водой. Благо рядом с избушкой протекал маленький ключик, он мягко журчал, перекатываясь по камушкам, и бежал дальше, теряясь в зарослях и спеша к подножию сопки. Неслучайно выбрано место для избушки – вода близко, на пригорке посреди поляны в окружении кедрача. Вероятно, по осени, когда шишка созревает, хозяева заимки занимаются сбором кедровых и стланиковых шишек, получают орех. Свидетельством чему служила самодельная шелушильная машинка под крышей избы.

Обжились быстро, в избе навели порядок, поели наспех приготовленную еду, а отужинав и накормив собаку, улеглись спать.

– Надо же в такой глуши и изба пригодная для жизни, – удивлялся Гребнев, поправляя на себе телогрейку.

– Построили егеря и лесники для себя, бывает, охотники ею пользуются, но когда хозяев нет или с их позволенья, – пояснил Лосев. – Я ведь до этого в Якутии работал, а окромя золотодобычи три года подряд охотничьим промыслом занимался – по договору со зверопромхозом заготовлял пушнину, рыбу и дикое мясо. Два зимовья своими руками построил и оставил их людям. А окончательно обжился здесь – на Колыме.

– Ну, Макар, ты даёшь, сюда людей ссылают, а он сам себя вроде приговорил, – усмехнулся Гребнев.

– Почему приговорил, природа приворожила. Я так своей жене и сказал: поехали, Елена, туда, где Макар овец не пас, – рассмеялся Лосев.

– Меха денег стоят, почто ж забросил такое доходное ремесло? – спросил Хрусталёв.

– Год на год не приходился, да и понял – не моё это, не моё, к тому же начальство вроде как недовольство проявляло, что от основной работы отвлекался – брал дополнительные отпуска без оплаты. Не прикипел я к охотничьему и рыболовному занятию. Теперь только в охотку за зверем и за рыбой в тайгу хожу. Идём золото добывать, а ружьё с собой прихватил, снасти кое-какие по мелочи, тайга богатая, на пропитание меж делами чего добудем.

Хрусталёв со своими напарниками уснули, послышалось сопение, а кто-то из них и негромко храпел. «Намаялись с непривычки, отмотали-то прилично километров», – подумалось Лосеву.

А вновь вспомнив о своих былых таёжных заготовительных промыслах, у него в голове всплыл случай, приключившийся однажды с ним – жуткий и чуть было не погубивший его…

Костёр погас. Затухали последние светлячки на тлевших головёшках. Прильнув лицом к умирающему таёжному очагу, Макар изо всех сил дул на угольки, стараясь извлечь искру, возродить желанный огонь. Но еле тлеющие светлячки не оживали, они один за другим тухли, исчезали. А вместе с этим гасли и надежды Макара обрести потребные искры и живительное пламя.