– Готово!.. Если желаете, покажу, как строить траншеи и в Венгрии и в Мексике…

Но бывали мгновения, когда в этом голосе как бы слышался далекий рык льва.

Наконец вахмистр объявил:

– Стой!.. Пока отдыхаешь, можешь мне скрутить папиросу.

– А! Так еще не кончено? – спросил магнат, и лицо его исказилось страшным гневом.

– Нет, любезнейший граф, сегодня день рабочий. Капитан, уезжая, приказал не давать лентяйничать, а я не такой человек, чтоб ослушаться приказания начальства.

– Он тебе приказал уморить нас? – грозно спросил мадьяр.

– Молчи! Хоть ты и венгерский магнат, но не имеешь права повышать голос на меня. Мы здесь не в Карпатах, не в Будапеште…

Из груди мадьяра вырвалось рычание загнанного зверя.

– Это слишком! Как ты смеешь оскорблять магната! Вот тебе… Он схватил тяжелый ранец и изо всей силы швырнул его в вахмистра.

Удар пришелся в грудь. Вахмистр зашатался, но не успел еще упасть, как второй ранец полетел ему в лицо и буквально размозжил нос. Ранец бросил Энрике, тосканец.

В то время как вахмистр упал, обливаясь кровью, спаги, стоявшие в тени, бросились с заряженными пистолетами и обнаженными саблями к легионерам.

Граф Сава стоял, скрестив руки, и смотрел на них презрительным, гордым взглядом, будто говоря: «Я виновен, арестуйте меня, я не стану сопротивляться».

Несколько оправившийся вахмистр яростно кричал сквозь окровавленный платок:

– Арестовать обоих негодяев! В кандалы! В карцер до возвращения капитана!

Спаги бросились на мадьяра и тосканца и надели на них ручные и ножные кандалы. Вахмистр продолжал кричать как бешеный:

– Заковать по рукам и ногам! В карцер на хлеб и воду! Разбойники! Негодяи! Расстрелять всех!

– А ты все-таки навсегда останешься без носа! – крикнул ему тосканец.

Спаги окружили двух арестованных и повели к белой казарме, между тем как остальные дисциплинарные должны были продолжать учение.

Со времен Карла VII до Наполеона I у Франции всегда были на службе иностранные войска, но Иностранный легион, вполне обоснованно прозванный «милицией отчаянных», получил свое начало только в 1831 году, при Луи Филиппе, направившем его для окончательного покорения Алжира. В то время существовали только батальоны, состоявшие главным образом из испанцев, поляков, немцев, итальянцев и бельгийцев, большая часть которых была дезертирами.

Этот «Легион отчаянных» насчитывает в своей истории много славных страниц и до сих пор приводится как пример дисциплины и храбрости.

Получив военное крещение под Сарагосой и Барбастро[6], он вскоре после того был отправлен в Алжир, где шаг за шагом, преодолев неимоверные трудности и после продолжительных стычек, победил неутомимого и стойкого Абд аль-Кадира[7]; затем, отправленный на Восток, он принимал участие в многочисленных сражениях, возбуждающих в душе каждого солдата живейшее восхищение.

В Иностранном легионе искали убежища люди различных классов и профессий, и все они, образованные и неученые, бедняки и бывшие богачи, некогда блиставшие в европейских столицах, – все попадали в одинаковые условия.

Многие поступали в легион, ища забвения или смерти в песках Сахары или болотах Тонкина[8]; многие – чтобы скрыться и порвать со всем, потому что, завербовавшись, человек обрывал последнюю связь с жизнью и писал «конец» всякому горю или ужасной драме.

В 1885 году Иностранный легион, состоявший из пятнадцати тысяч человек, почти постоянно находился в Алжире; он разделялся на два полка: первый стоял в Сиди-Бель-Аббесе, а второй – в Сайде.

Вербовались в легионеры обычно от восемнадцати до сорока лет, но попадались и шестнадцати… и шестидесятилетние.