– Не надо, – сказал Боб.

– Ну почему? – Катя повернулась назад к Бобу.

– Ты не умеешь петь.

– Я не умею петь?!

– Не умеешь. И знаешь почему?

– Если бы я знала почему, я бы не пела.

– Ты поешь не свои песни, – сказал Боб.

– Вот как? – Никто не поет своих песен! – Катя откинулась на спинку фордовского сиденья и вытянув ноги, положила их одну на другую.


– А что вы поете? – спросил Сэр и, включив поворотник, пошел на обгон троллейбуса.

– Разрешите, я спою? – Катя посмотрела на Сэра и улыбнулась.

– Конечно, мне это очень интересно, – сказал Сэр.

– Да не надо… – опять начал Боб.

Но Катя прервала его:

– А ты, Борис, мог бы и потерпеть.

– Хорошо, пой, – сказал Боб. – Но пусть все запомнят: я предупреждал.

– Ну чего же ты? – Сэр повернулся к Кате.

– Сейчас. Выезжай на длинную дорогу.

– Ты думаешь повороты будут мешать?

– Я не про шофера буду петь, чтобы он крепче за баранку держался, а про горочку, с которой некоторые спускаются, чтобы лучше рассмотрели, в каких они рубашках.

Выехали на Садовое.

– Эта дорога подходит.

– Ага.

– Давай.

– Щас.

– Поет, – сказал Боб.

– Что? – спросила Катя, приготовившаяся петь.

– Я скажу, Поёт – и ты начинай петь, хорошо?

– Зачем?

– Так тебе легче будет начать.

– Ладно, говори.

– Поёт.

На призыв мой тайный и страстный
О, друг мой прекрасный.
Выйди на балкон.
Так красив свод неба атласный
И звонкий и ясный
Струн бечевен звон.
Озари тьму ночи улыбкой
И я стан твой гибкий
Обниму любя.
До зари, до утра прохлады
Я петь серенады
Буду для тебя.
У-уу…

Катя подняла руки и начала ими дирижировать.

– Может хватит? – сказал Боб.

– Продолжай, – сказал Сэр.

– Поёт, – сказал Боб.

Ночь молчит и тени густеют.
Но видишь бледнеет пред зарей восток.
Мирно спит за крепкой стеною
Объят синевою
Весь наш городок
Мы один!..

– Я уже ничего не слышу, – сказал Боб, – у меня в ушах звенит.

Но Катя опять взмахнула руками и продолжала:

Мы одни никто не узнает
Пока не светает
Выйди на балкон
Звезд огни дрожат и мерцают
И в высь посылают струны тихий звон.

Катя опустила руки.

– Мило, – сказал Сэр.

– Но ты заметил, что эта девчонка поет не свои песни?

– Не свои? – переспросил Сэр.

– Да, – сказал Боб, а Катя промолчала.

Они подъехали к пятиэтажному дому в Кузьминках.

– Вы сидите, я схожу, – сказал Сэр.

– Ты куда? – спросила Катя.

– Сейчас придет, – сказал Боб. – Кстати, скажи на всякий случай, на какой этаж идешь?

– На второй. Вон смотри второе и третье окно от лестничных окон, – Сэр показал рукой вверх и добавил: – Свет горит в третьем окне.

Сэр поднялся на второй этаж и позвонил.

Дверь открыла бабушка. Она была ясно не трезвая.

– Что?

– Мне Зою. Она дома?

– Кто там, мама? – послышался голос и сзади бабушки появилась молодая женщина. – Тебе чего? – она осмотрела Сэра с головы до ног.

– Мне нужна Зоя. Она дома? – Сэр переступил с ноги на ногу.

– Зоя? А ты разве ее одноклассник? – спросила молодая женщина.


– Я вас узнаю, – сказал Сэр, – вы мать Зои. И… Ирина Александровна.

– Ну пройди, – сказала Ирина Александровна.

Сэру не хотелось заходить, но он подумал, что тогда дверь захлопнется у него перед носом.

На кухне сидел мужик и считал деньги.

– Кто это? – спросил он.

– Одноклассник Зои, – сказала Ирина Александровна, – пришел пригласить ее на выпускной вечер. Не правда ли, малыш?

– Да, – сказал Сэр.

– Садись, – мужик показал на табуретку у стены.

Сэр сел.

– Ты кто? – мужик налил себе сто грамм водки и выпил.

– Я же сказал.


– Не ври, – мужик встал и поднял пальцем подбородок Сэра.

– Правда.

– Разве ты не знал, что Зоя перешла в интернат? – спросила Ирина Александровна.

– Нет, не знал. Зачем?

– Да, неделю назад она переведена в спец-интернат, – сказал мужик. – В школе всем известно об этом.