Вечером я опять умоляла маму разрешить мне отращивать волосы, но она как будто не слышала.

Когда в очередной раз она привела меня в дом быта на стрижку, я упиралась и не хотела садиться в кресло. Парикмахер сказала, что у них очередь и ей некогда со мной возиться. Тогда мама безжалостно силой меня усадила и на вопрос тётки с ножницами в руках: «Как стричь будем?» – ответила: «Молодёжную». Это прозвучало как приговор. Слёзы застилали мне глаза, а мама твердила: «Волосы не зубы – отрастут».

А мне хотелось иметь длинные волосы, как у неё.

Память выдаёт лишь какие-то обрывки воспоминаний. И для меня они окрашены теми эмоциями, которые я испытывала, будучи ребёнком. Я росла с горьким чувством вины за своё рождение. Я терпеливо принимала то, что есть, и не думала о большем, считая, что и этого для меня слишком много.

Мантра «денег нет» звучала каждый день. Я не смела говорить маме о своих желаниях. Однажды она увидела мои красные мозоли на пальцах ног и спросила таким тоном, как будто обвиняла: «Они что, тебе маленькие?» – указывая на туфли. Я смогла только покивать головой. «Боже, опять двадцать пять». Потом она дождалась зарплаты, и мы побежали в магазин детской обуви, где выбрали ботинки на вырост. Красивые туфельки тогда не всем были по карману и не везде их можно было достать. Зато на полках всегда стояли некрасивые и неудобные туфли, ботинки и сапоги. Мама оплачивала и говорила, что на год должно хватить.

Игрушек в то время тоже почти не было. Куклы, как я тогда верила, были жутко дорогими – «бесполезные расходы». Но у Сони, дочери тёти Любы, была необычайно изящная кукла в шёлковом индийском наряде – с коричневой точкой между бровей, чёрными длинными ресницами, тонкими розовыми губами. Её длинные волосы мы с двоюродной сестрой заплетали по очереди. Мне даже разрешалось её подержать. Мы меняли нашей Индианке образы – в любом она была хороша. Сестра была старше, и тётя Люба учила её шить наряды для куклы. Мы вместе играли в посудку и устраивали чайные церемонии. Милые, светлые воспоминания.

А ещё мама на мой день рождения делала манник с грецкими орехами, которые мне поручалось измельчить. Сверху обмазывала его шоколадной пастой, сваренной из какао. Я наблюдала за этим процессом и ждала, когда мама отдаст мне облизывать ложку. Вечером приходили мамины друзья и садились за стол, а мы с мальчишками играли в моём уголке.

На лето мама нередко отправляла меня к своей сестре Лилии. У неё был частный дом и огороды. Я любила жить в деревне и гулять с двоюродным братом, однако строгая тётя требовала от нас чистоты, порядка и послушания. Она не терпела, если мы пачкались – тем более что воду для нас надо было греть на огне, что хлопотно. Каждый раз, увидев, что я заляпала футболку, она ругалась: «Ты же девочка, как тебе не стыдно!» – а мне становилось так страшно, что хотелось убежать из дома. Но я могла только плакать.

Мне казалось, что брату от неё достаётся меньше, – то ли он более опрятен, то ли его просто почти не трогали – и потому я и здесь чувствовала себя чужой. При всех прелестях жизни в частном доме и свободе гулять допоздна я ощущала, что мне надо ходить по струнке, чтобы не вызвать гнев тёти, ведь брат – любимый ребёнок, а я обычный. Меня не баловали, не говорили ласковых нежных слов. Общение сводилось в основном к указаниям и поучениям. Я всегда считала, что если я ей не родная дочь, то одобрение должна заслужить послушанием, – но моих стараний было недостаточно, что бы я ни делала.

Первое сентября. Новая жизнь, ребята в классе – в основном из моих соседей. Там была и Алёнка, с которой у нас давно возникла конкуренция.