– Ты шутишь? Я ведь говорю: устал. Или устать может только твой Крис от писанины своего сценария? Вызывай сантехника и попроси трезвого.

– Я полчаса назад подставила под раковину ведерко, и оно уже наполовину полное. Мне придется не спать всю ночь, чтобы не затопить кухню.

– Лори, мне кажется, что ты издеваешься. Этот абсурд может по праву войти в золотую коллекцию твоих капризов. А сэкономленные двадцать франков в золотую коллекцию твоей жадности.

– Это не жадность, а экономия! Не называй меня жадной.

– Это жадность! Ты жадная, Лори, – Дэйв начинал закипать и проклинал себя за это. Он уже знал, что ехать придется. Самым умным было бы сбросить вызов, выключить телефон и забыть о сестре на сегодняшний вечер, прекрасно зная, что не произойдет ничего страшного. В крайнем случае, вырвала бы из Санторина своего мужа, на что она, несомненно, была способна.

Подобные припадки, когда Лори вдруг требовались доказательства того, что ее любят и готовы прийти ей на помощь, Дэйв замечал в ней примерно с такой же периодичностью, с которой сам искал успокоение на дне бутылки. И когда жертвой амбиций «недолюбленной» жены, сестры и дочери (хоть сама Лори никогда бы не признала у себя наличия подобного комплекса) становился именно он, то каждый раз недоумевал, почему не находит в себе сил просто отказать и одновременно поражался, откуда в сестре столько наглости и жестокости.

– Я тебя услышала, – ее голос стал строже. – Отдыхай. Справлюсь как-нибудь сама. Посижу ночку, я же бездельница. Обнаглевшая бездельница, которая мешает отдыхать честным труженикам. Извини, что потревожила…

Дэйв молчал, но Лори почему-то не спешила класть трубку.

– Ладно, – сказал он и попытался приладить на место сорванную крышку. – Я приеду.

– Это необязательно. Если встреча с сестрой и племянницей раз в полгода способна так сильно расстроить твои планы, то нам подобные жертвы не нужны.

– Я же сказал, что сейчас приеду! – Дэйв повысил голос.

Лори прервала разговор, и Дэйв представил себе ее самодовольную улыбку, которую помнил с самого детства, и которая уже в том самом детстве выпила немало его крови. К слову, он понимал, что умение манипулировать людьми сестра унаследовала прямиком от матери. Совместная жизнь родителей выглядела почти безоблачной, из чего Дэйв делал вывод, что именно отец всегда был под колпаком, хотя детям с детства внушался патриархальный уклад семьи. Ныне же он прекрасно осознавал, что этот самый патриархат – это самый скорый и прямой путь к рабству. Нет ничего проще, чем при наличии развитых навыков умело разыгрывать из себя кроткую овечку в обмен на великодушие и жертвенность главы семьи. Главное, не дать ему понять, что у него и выбора нет иного, кроме великодушия и жертвенности. Другое дело, что мать использовала эти способности строго по назначению и в допустимых дозах, а Лори довела их до маниакальной страсти в умении подчинять себе все живое.

В минуты слабости Дэйв винил в своей судьбе и родителей, но Лори все же доставалось сильнее. И если бы он только мог вернуть назад свое детство, то никогда бы не допустил ошибки быть сильным и заботливым старшим братом. Нет, он бы сделал все, чтобы перещеголять сестру в ее слезливых истериках, капризных нуждах и высокомерных обидах, и плевать, чтобы там ему твердили о том, каким должен быть мужчина. Вот и сейчас, хотела бы она просто увидеть брата в пору отсутствия мужа – а Дэйв и Крис взаимно друг друга недолюбливали, – что ей стоило просто пригласить его на ужин? Неужели бы он не пришел, даже если пришлось бы отложить свой старт в запой? Конечно же он бы пришел. Но ведь как это скучно. Куда веселей не попросить Дэйва прийти, а заставить. И самое смешное, что ему-то, черт возьми, это тоже нравилось. Глядя на «Джека» и на «Столичную», он словно говорил им: я люблю вас, родные мои, но не могу пропустить шанс удостовериться во всех своих теориях о том, почему я именно таков, каков я есть, и почему ищу вашей дружбы.