— Да, пожалуй. А откуда ты?

— Из Илама.

— О… я читала о вашей стране.

— Мне приятно это слышать…

Нам принесли заказ, Амир заказал еще и десерт, который подвинул ко мне.

— Ешь.

Мне показалось, что он мне приказал… наверное, показалось…

— Ты так и не рассказала. Занимаешься восточными танцами?

— Да, нет… ну, если говорить откровенно, я раньше занималась, а сегодня вышла на подмену хореографа. Так получилось, она приболела и попросила ее заменить.

— Это очень интересно, как и ты сама. Ты очень необычная девушка.

Его лежащая рука, которая покоилась на столе, накрыла мою и стала поглаживать ее пальцами.

Я тут же напряглась, спросив:

— В каком смысле «необычная»?

Он сразу почувствовал перемену в моем настроении.

— В том смысле, что лишь ценитель женской красоты поймет, насколько ты индивидуальна. Почему напряглась?

— Мне не нравятся такие разговоры, — сказала, глядя ему в глаза, пытаясь высвободить руку.

— Успокойся, — не позволив мне убрать руку. — Я тебе ничего не сделаю против твоей воли, и тебе нечего опасаться.

Смотрю на него во все глаза, пытаясь его прочесть, но ничего не чувствую. С другими всегда срабатывала, а его не могу. Я знаю, почему… знаю… мне хочется ему верить…

— Ты знаешь, что твои глаза меняют цвет?

— Знаю.

— Мне нравятся твои глаза.

— Не надо, — не позволила ему продолжить.

— Ладно…

— Амирхан —

По ее просьбе остановился немного дальше ее подъезда. Заглушил двигатель, повернулся к ней.

— Посмотри на меня, Юна, — обратился я к ней.

Кусает свои губы, когда мне самому хочется их искусать, но я держу себя в руках, нельзя спугнуть. Я на очень тонком льду, нужно быть максимально осторожным. Юна поворачивает ко мне голову. В этот момент важен зрительный контакт, и я ловлю его, держу и, не отпуская его, продолжаю:

— Мне очень понравилось проводить с тобой время, Юна. А тебе понравилось?

Она не сразу ответила, какое-то время смотрела на меня. Я понимаю, что она там хочет найти… нет, ты там этого не найдешь.

— Да… — покраснев и смущаясь, призналась.

Признание ей с трудом далось. Как же ей идут красный щечки, особенно если учесть, что у нее очень светлая кожа. Но я не помню, чтобы девушка передо мной краснела после того, как я ее угостил кофе… Ах да, я же никогда этого не делал. Но она особый случай… она особенная, пожалуй, это слово, ей больше подходит. Это меня и смущает… Все также глядя ей в глаза, отвечаю:

— Я очень рад этому, — и вышел из салона, обошел, открыл ее дверь, подал ей руку как джентльмен. Помог ей выйти, подал рюкзак.

— Спасибо большое.

— До понедельника, Юна.

Скромно улыбнувшись, она ответила:

— До понедельника, Амир.

Мое имя так мягко прозвучало из ее уст. Я не удержался и провел ладонью по длине ее светлых с пепельным налетом волос, чувствуя пальцами их шелковистость.

— У тебя очень красивые волосы, — неожиданно для себя, хрипло сказал я.

— Правда? — удивленно спросила она.

— Правда, Юна… твои волосы и глаза безумно красивые, как и ты сама. Надо быть слепым, чтобы этого не заметить.

— Спа-сибо… — взволнованно сказала она, но получилось с придыханием. — Я пойду.

— Да…

Она развернулась и пошла, завернув за угол. А я еще стоял и смотрел на то место, где еще недавно была Юна. Кажется, я что-то упустил… Юна… у нее даже имя необычное…

Подскочил в постели, дернувшись во сне. Сидел еще с минуту, сердце в сумасшедшем танце колотилось в груди. Встал, прошел на кухню, взял из холодильника бутылку воды. Надел тапки и, накинув халат на тело, поднялся на крышу, уже светало. Смотрю на багряный рассвет, вспоминая фрагменты далекого детства.

Я кричал и звал на помощь, обнаружив свою маму мертвой в своих комнатах. Ее убили. Вся нежность, которую она мне дарила, все застыло в мои тринадцать. Я резко повзрослел, когда потерял мать. Позже я узнал, что, оказывается, хотели убить не ее, а меня. А еще через год, что это дело рук старшей жены моего отца. Она решилась на этот шаг, как только поняла, что отец может провозгласить меня приемником, несмотря на то, что Амджад — старший сын. Я стал представлять для ее сына прямую угрозу. За убийство в нашей стране только смертная казнь, но казнили исполнителя, то есть слугу Барии. А саму ее нет, потому что королевская особа неприкосновенна, ее нельзя казнить. И отец не вынес это из семьи, он не хотел, чтобы люди шептались по углам. Он всегда говорил, что народ должен брать пример с шейха и его семьи. А какой можно взять пример, когда жена такое вытворяет. Будут тыкать пальцами и судачить, что шейх не может своих жен приструнить, как же он со своим народом справится. Везде найдутся смутьяны. И поэтому все, что мог сделать отец — это отлучить ее от себя и больше не посещать. Она так и жила одна, в достатке, ни в чем себе не отказывая, но далеко. Так себе наказание, скажу я вам. Ненавижу эту тварь! Я всегда чувствую себя ответственным за смерть своей матери, ведь она не должна была погибнуть.