– Владимирыч, что ты как ржавый фрикцион заел: Зигзаг да Зигзаг, – обиделся Колька.

– Твою дивизию, называй меня Черный Плащ! – как директор школы на малолетнего хулигана, заорал отец, вздыбленно застыв напротив соседа. – Или сокращенно: Чэ-Пэ. Я тебя из Кубиково вытащил, человеком сделал, а тебе трудно такую малость для меня сделать, – успокоившись, вновь засеменил туда-сюда, как вечный маятник.

– А чем в Кубиково было плохо? – попробовал робко сопротивляться Малахай. – Трасса рядом, квартира с балконом, больница опять же есть.

– Трасса, больница с балконом, – передразнил отец, продолжая безумный менуэт. – А за городом, как говорится, хохлома. Да, согласен, тут не столица и не центр мировой культуры, не Лондон, который вообще «гуд бай», и не Париж, но, согласись, и не лесосека какая-нибудь, а вполне приличная деревенька, которая моими стараниями, на основе нового метода и нового мышления, вскоре станет совхозом-миллионером. Сюда еще опыт перенимать со всей страны будут приезжать. Понял? А ты заладил: балкон, балкон. Ты как мещанин во дворянстве какой-то. Буржуазный элемент просто. Тебе не стыдно?

– Ну, стыдно, – смутился Малахай. – Но как-то Зигзагом быть странно.

– Привыкай. Я за это тебе премию выпишу, Почетную грамоту торжественно вручу и вывешу твою лучшую фотокарточку на Доску почета.

– Правда?

– Конечно, я тебя когда-нибудь обманывал? Нагло? Надувал?

Сосед замялся с ответом – папаша был беззастенчивым брехлом и пустобрехом, но врожденный такт и генетическое чувство вины перед любым начальством помешали Николаю озвучить свое мнение.

– Вот видишь? Значит, нагло не обманывал. Не будь невежественным разгильдяем, а слушай меня. Бензин ваш, иудеи – наши. Давай обмоем твою партийную кличку, – папаша достал из верстака водочную бутылку, заткнутую бумажной пробкой, свернутой из пожелтевшей газеты «Правда». – За победу над Злом и мировым империализмом не грех и выпить по капельке.

– А ты что тут трешься? – разлив по складным стаканам, которые всегда возил в бардачке, заметил меня родитель.

– Хотел электролита взять, – признался я. – Для опытов.

– Хрен тебе, а не электролит! – показал внушительный кукиш. – Он денег стоит. Ишь ты чего выдумал – опыты, Менделеев малолетний. Сходи лучше, сальца стащи нам с Зигзагом шматочек из кубла.

В краже сала был большой риск. За сало мать могла и покалечить, если поймает. А то и убить.

– Может, я принесу? – сделал попытку ускользнуть Зигзаг. – У меня сало хорошее, с прослойкой.

– Сиди, Зигзаг, не дергайся. Гусена сходит и сопрет, пока Валька свою ущербную «Санта-Барбару» смотрит. Гусена, и тащи не жадничай, тащи кусок поувесистее, для хороших же людей надо, для борцов с преступностью, безродными космополитами, наперсточниками, разбойниками с большой дороги, мироедами, гешефтмахерами, сатанистами, мажорами, приспешниками, мормонами15, хиппанами и стилягами, ползучими буржуазными ренегатами и монархистами, наводнениями, пожарами, мором, гладом, чумой и прочими стихийными бедствиями и катастрофами!

– Стиляг и хиппи мы били, – обрадовался Малахай, – когда я в армии служил. И про безродных космополитов замполит нам рассказывал.

– Вот видишь, – покровительственно похлопал его по плечу папаша, – дело тебе уже знакомое, освоенное, не дашь промашку, не ударишь в грязь лицом как абы кто бы, будешь вести себя, как полагается крепкому профессионалу. Ну, за победу!

Они выпили.

– Не переживай, Зигзаг. Мы будем бороться с преступностью, но при этом будем действовать решительно и профессионально, проявляя осторожность, будучи осторожными и мудрыми как змеи. Но чуткими, как луна, отражающаяся в черной воде старого пруда в графском парке. Без всякой тупой бронетанковой бравады и гнилого шовинизма и шапкозакидательства, что есть две стороны одной медали, обе мерзко-приторные. Но сильные духом, как сильные духом.