Прошло минут десять.
– Пора, – решившись, прошептал я, – жди тут.
Подполз к кустам, росшим со стороны школы, протиснулся через них, спрятался за угол, прислушался. Тихо. Я запрыгнул в приоткрытое окно. Схватил ящик и кинулся бежать. Добежал до Пашки, упал на траву.
– Давай быстрее!
Топором сбили крышку, пересыпали монеты и купюры в Пашкину холщовую сумку, вскочили. Со стороны конторы послышался шум, крики.
– Уходим! – я засунул топор за брючный ремень, топорищем в штанину, прикрыл его рубахой и мы кинулись бежать.
Для маскировки побежали не домой, а выскочили из сада и пошли по улице к магазину. Дойдя до магазина, обошли его и по околице дотопали до крайней улицы Варенкина. По ней неспешно пошли в сторону карьера. Никого не встретив, добрались до перекрестка, перебежали асфальт и нырнули в спасительную зелень кустов. Доклыпали до двора, спрятались в зарослях малины на погребе.
– Сколько там? – трясся от жадности Пашка.
– Не знаю.
– Давай посчитаем.
– Что бы потом батя сказал, что мы украли? Оно нам надо?
– Может, возьмем себе немного? – брат понизил голос, просительно глядя мне в глаза. – Чуть-чуть… Они же не знают, сколько там.
– Вдруг где-то записано? – я покачал головой. – Мы же не знаем.
Между тем, возле правления кипели страсти. Следопыты-общественники нашли раскуроченный ящик. Повисла зловещая тишина – все думали, кто мог совершить такое святотатство.
– Вы уж извините, – склонил перед телевизионщиками голову отец. – Сами видите, провокация буржуазных сил, контрреволюционные элементы, – повысил голос. – Мы должны сплотиться перед лицом внешней угрозы! Враг не пройдет!
– Правильно, Владимирыч, – поддержал Печенкин. – Мы с тобой!
– Мы проведем самое тщательное расследование, иностранные агенты будут изобличены и наказаны! – отец обернулся к камере и внушительно потряс кулаком.
– Отлично, снято, – корреспондент вяло похлопал в ладоши.
– Вы снимали? – смутился отец.
– Конечно, нам же нужно репортаж сделать.
– Владимирыча по телевизору покажут, – обрадовался парторг. – Давно пора.
– Ура!!! – закричал успевший хорошо похмелиться Печенкин.
– Ура!!! – грянула толпа.
– Качать его!!! – надрывался Печенкин.
– Снимай! – прокричал оператору корреспондент.
Отца подхватили и стали подбрасывать вверх. Ошалевший оператор едва ловил его камерой.
– Хватит! Хватит! – задушено кричал отец. – Поставьте меня!
– Вот так завершился, – в камеру влез корреспондент, – организованный работниками фермы сбор пожертвований на дело борьбы за права угнетаемых нацменьшинств США. С вами был Василий Пройма. До скорой встречи. Выключай, – он махнул оператору.
Оператор выключил свой агрегат и телевизионщики свалили на стареньком РАФ-ике. Уставшие работники поставили отца на грешную землю. Придя домой, мать отняла у нас деньги и потом они вместе с отцом считали их и довольно смеялись. По телевизору отца мы так и не увидели, что при его профессии было благом, но в газете снова про него написали. Еще отцу дали грамоту в райкоме. После вручения, он под шумок украл какой-то спортивный кубок и потом всем хвастался, что был чемпионом Ашхабада по боксу в полутяжелом весе. А потом продал птицу с фермы и мы привычно опять пустились в бега.
III «Кадры решают все!»
– Час потехи! Я жажду повергнуть кровавых бандитов и ужасных разбойников в прах! Надо пройтись и найти преступление: большое, маленькое, среднее. Любое! Но лучше всего – зловещее преступление на крыше! Или какое-нибудь завалящее зверское убийство в доме вивария. Или презренные бражники, обогащающие местных бутлегеров. Или злобные происки горбуна их Нотрдам-де-Пари. В конце концов, мелкий гнус в больших объемах может быть не менее увесист, чем матерый вор-рецидивист. Пошли-ка, Гусена, пошныряем по деревне, – напялив резиновый плащ и шляпу, позвал отец. – Нанесем удар какому-нибудь преступному синдикату или даже спруту. Будем, как хищная рыба, тщательно и бдительно, с полным пониманием проглатывать мелкую преступную мошку, проплывающую мимом нас. мы будем скользить по деревне бесшумные и невидимые, будто призрак и пузырь. Я поведу тебя к фузеям.