– Женщине всегда двадцать, даже если ей тридцать с хвостиком! – Марина взмахнула волосами и рассмеялась.

Геннадий Палыч сел за стол и спокойным тоном, не терпящим возражений, приказал:

– Давай, наливай.

Марина подчинилась.

– А почему ты не с Димой ездил? – вкрадчивым голосом спросила Марина.

– Я его отпустил, все-таки Новый год на носу, у человека свои дела.

Марина напряглась. Коренастый шатен Дмитрий ей нравился уже давно. Она даже пыталась уделять ему знаки внимания, но личный водитель Геннадия Палыча оставался непреклонен и чары Марины, так смахивавшей на Меланью Трамп, на него не воздействовали. Она даже как-то пыталась выяснить у Галины, может у него есть жена, на что та лишь пожимала плечами. Загадка «непокобелимого» Дмитрия не давала ей покоя.

– Жене и детям, наверное, подарки купить хочет, – закинула удочку Марина.

Геннадий Палыч вальяжно откинулся на спинку кресла и исподлобья посмотрел на жену, стоявшую возле кухонного гарнитура. Та слегка покраснела.

– Может быть, может быть, – пожевав губы, ответил он.

Марина подала кофе, проложив между чашкой и блюдцем салфетку. Геннадий Палыч кивнул.

– Мы во сколько выезжаем? Я все собрала, – уточнила Марина.

– Да сейчас кофе допью и поедем, – ответил муж, посмотрев на часы.

– Ты уверен, что нам стоит ехать именно на машине? Столько снега вчера выпало? Может все же самолет? – жалобным голосом спросила Марина.

– Я хочу поехать за рулем, – Геннадий Палыч медленно начал заводиться, повышая голос. – У нас комфортабельный са…

– Ладно, не кипятись. На машине – значит на машине.

2

Геннадий Палыч помог супруге погрузить чемоданы в багажник своего любимого премиального авто, которое он приобрел всего несколько месяцев назад, и с гордым видом уселся за руль.

– Кисуль, давай, садись! – выкрикнул он в открытую водительскую дверь.

– Сейчас, я шубку положу на заднее сиденье только, – ответила Марина, сворачивая полушубок из соболя.

Наконец она села на пассажирское сиденье и машина тронулась.

– Милый, а почему ты Дмитрия отпустил? Может было бы лучше, чтобы он порулил до Питера? – опять вернулась к теме водителя Марина.

– Мариш, у человека свои дела, Новый год, в конце концов. Он же тоже человек, – Геннадий Палыч улыбнулся Марине и вцепился своей мясистой рукой в ее бедро, заурчав, как кот, – да и мне с тобой вдвоем побыть хочется…

Марина тоскливым взглядом окинула виды за стеклом. Мимо проплывали высокие заборы, за которыми скрывались от завистливых взглядов роскошные виллы и коттеджи. Здесь, за бордовым забором, дом семьи Меерсон. Он предприниматель, занимается стройкой. Она спускает его деньги в салонах красоты и дорогих бутиках. Раньше в Италии, теперь, после начала конфликта на Украине, в Эмиратах. За темно-зеленым забором живет Гавкин. Он трейдер, играет на бирже. Меняет женщин, как перчатки. В свои сорок с небольшим у него нет ни детей, ни жены. А ему и не надо. Сейчас он на своей яхте жарится где-то на Сейшелах. За другим непримечательным забором жил вор в законе из девяностых. Его дом слегка обветшал: штукатурка на фасаде его дома местами осыпалась, а на крыше стали проглядывать следы ржавчины. Говорят, он спустил все свое состояние в казино в Монако. Марина устало отвернулась от глухих заборов и уставилась невидящим взглядом вперед.

Она чувствовала себя, как дорогая птица в золотой клетке, которая с недавних пор стала давить на нее со всех сторон. Марине до чертиков надоело это нелюбимое обрюзгшее тело ее мужа, его мясистые руки, которые беспрестанно хватали ее за все аппетитные места и тошнотворное гнилостное дыхание, которого ее благоверный не замечал. Она устала от его мерзких низких шуточек и от его бурного смеха с запрокидыванием головы назад и сотрясающейся, будто в конвульсиях, грудной клеткой. Иногда у него между зубов застревало мясо, и он мог дальше продолжать разговор, даже не пытаясь прикрыть рот рукой. А еще ее бесило его бесплодие, которое он не собирался лечить. Марину выворачивало от его запаха, когда он ложился с ней в кровать, минуя душ. И его просыпания в холодном поту: по ночам его мучили покойники, которых он отправил на тот свет в девяностые. Она ненавидела, как сидели на нем классические костюмы. И его привычку хлопать себя по животу после плотного ужина.