Надо сказать, игры эти, по счастью, не имели печальных последствий. А ведь могли бы…

Приятнее всё же переживать происшествия комические.

Как–то осенью, возвращался я из школы с дружком–одноклассником моим Толиком (учились мы тогда в девятом классе). В тот раз мы оба были на велосипедах и, помню, был я простужен и донимал меня жуткий насморк. По пути Толик зазвал меня к себе и вышло так, что я застрял у него до ужина, когда вернулся с работы его отец. Меня пригласили к столу, и глава семьи налил нам обоим почти по полному гранёному стакану водки – возможно, он считал, что тем самым помогает нам стать настоящими мужчинами. Водка на цвет была зеленоватая и не слишком горькая, отдавала мятой. Как требовалось по этикету, я выпил стакан до дна и за обильной едой, тушеной картошкой с мясом, ничего особенного не почувствовал, лишь стало как–то хорошо внутри и тепло разлилось по всему телу. После ужина, не забыв, что меня ждут дома, на своём велосипеде я отправился восвояси и быстро проехал оставшиеся пару километров. Но уже возле самого моего дома внезапно – будто получил я мощный удар откуда–то… изнутри, – как подкошенный, грянулся наземь вместе с велосипедом. Поражённый, поднялся на ноги, осмотрел дорогу и ничего не мог понять: ехал я совершенно прямо и по сухому месту – мне ничего не мешало… В чём же дело? Что это за странный удар такой, который меня свалил? И откуда он? Я стал поднимать велосипед и тут вдруг меня повело, я завалился на другую сторону – во мгновение ока я сделался пьян! Зато как же хорошо спал я в ту ночь – без сновидений – и проснулся как огурчик… И от насморка моего не осталось и следа.

Каждая пора жизни отражается в нашей душе, оставляет след в памяти. Студенчество, хоть внешне и напоминает учёбу в школе, окрашено другими красками, поскольку юноша перестает быть подростком. И как всегда, самое сильное впечатление остается от первых шагов на новом поприще.

Вышло так, что первокурсники, после летних каникул прибывшие продолжать учёбу, сподобились быть отправленными вузовским начальством на уборку кукурузы (в те времена дело это было вполне обычным). Мне предстояло впервые побывать в южной украинской провинции, где сентябрь мало отличается от жаркого лета в других широтах.

Впервые открывшийся с холма вид украинской деревни при закатном солнце поразил меня… узнаваемостью. Всё было как в известном пейзаже Куинджи: я наблюдал живую игру солнечного света. Видел белые мазанки, вкрапленные в кудрявую зелень, улочку, опускавшуюся в низину к небольшой речке. Хаты, стоявшие выше других, были ещё освещены: клонившееся к горизонту солнце выкрасило их стены в тёплые, розоватые тона. А пониже, в низине, улица была погружена в тень, отчего кроны деревьев казались темнее, зато рядом с ними ещё сильнее белели мазанки. И я словно видел воздух – остывающий, недвижный, прозрачный – в котором всё выглядит так отчётливо, зримо…

Конечно вспомнились тут мне «Вечера на хуторе…» Гоголя. И не зря – в первую же ночь на новом месте померещилась какая–то чертовщина.

Вдвоём с сокурсником определены мы были к пожилой одинокой украинке, небольшая хатёнка её на склоне холма пряталась в тени старого карагача. Маленькая светёлка с крошечными оконцами была залита сиянием вечерней зари, играющей на белёных стенах. Жильё было опрятным: глиняный пол подметён; у входа, над рукомойником висят чистые вышитые рушники, ближе к печи – золотистые связки лука; у окна на лавке стоит бадья с питьевой водой, на ней подвешен деревянный ковш с изогнутой ручкой – всё именно так, как было, наверно, в такой же хате сто лет назад. Впечатление дополняло лицо хозяйки – морщинистое, тёмное от солнца, как сосновая кора.