– Почему не хочешь учиться, почему убегаешь, не идёшь в школу? Ты, глупый теленок, раскрой ладонь!

Он старался и заинтересовать, чтобы дети не убегали с уроков. Гнева его не помню. Он любил сесть рядом с печкой, сварить кофе и сделать перерыв.

В тот же год (или позже, не помню) к великой радости всей деревни наш дядя решил хвастаться моими способностями. Договорились с дедом, что на праздник Пасхи на церковной службе я буду читать. За это дед должен был дать церкви «награду радости» – золото.

Я должен был листать по одной огромные страницы пергамента и читать громко и с выражением. Это было из Книги пророка Даниила, о гонениях вавилонского царя Навуходоносора. Об избранным Богом народе – евреях, как о несчастном народе. Пришёл день всенощной, меня одели в чистую, украшенную вышивкой церковную рубашку. Я не доставал до книги. Мне принесли скамеечку, и два дьякона встали по обе стороны от меня, держа свечи, чтобы я мог читать. Я прочитал блестяще. Какая радость, прямо в церкви! Дед не мог остановиться, целуя меня. С того дня меня нарекли грамотным мальчиком села. Из деревни меня перевели в школу Каракулаха. Я не пробыл там и года. Всё угасло. Школу стали разрушать, учителей разогнали и преследовали; школа оказалась под угрозой закрытия. Всё пропало для армян! Потом отняли учебники. Я жил у родственников. Дед приходил каждый день, это было недалеко, в двух часах дороги. В те дни скорбь и плач уже достигли нашей деревни. Иногда к моему деду привозили детей, больных чесоткой. Помню один случай. Рано утром к деду привели девочку, нашу ровесницу. Была она из рода Вардана, и привёл ее отец. Дед потребовал, чтобы её привели непременно голодной. Я стеснялся девочки, девочка – меня, будто нас сватали. Отец указал на поражённый участок на её шее.

Дед оторвал от свежего, неиспользованного веника чистый прутик, очистил его ножом и стал медленно чесать поражённое место, совершая крестообразные движения и бормоча какие-то слова. Позже я его спросил:

– Дед, а что это ты делал?

– Вырастешь, и тебя научу. Это такая специальная молитва: чешешь прутиком, шепчешь молитву, и зуд проходит.

Впоследствии я взял себе привычку унимать зуд палочкой или куском спички. Кожа не воспалялась, а зуд проходил. Но стоило попробовать расчесаться руками, как появлялось воспаление. Кстати, слова молитвы дед так и не успел мне поведать.

Торгом был старшим из нас, он и Мадат (дяда Мартирос) были братьями, сыновьями Назара, брата моего отца, я был их «домашним» братом. Однажды весной были мы в поле – Торгом, Мадат и я. Поля были видны из деревни. Мы собирали съедобные травы, играли. Был очень тёплый солнечный день, ясное небо. С правого берега реки к нам подошёл Воскан. Вид у него был недобрый, мы встревожились. Подошёл и, ни слова не сказав, стал шлёпать моих братьев. Хоть на меня он внимания и не обращал, я всё же тоже начал плакать.

– Замолчите, убью!

Мы стали плакать тише. Потом он оставил нас, ушёл. Воскан был старше нас, он из рода Гбо, ровесник нашего Карапета (Карапет умер в Ереване в 1967 г.). Эти двое были самыми сильными, крепко сложенными парнями в деревне. Часто дрались – и удача улыбалась то одному, то другому из них. Воскан в последнее время несколько раз подряд оказывался в роли проигравшего, оттуда и происходила его злоба. Мы были младшими родственниками Карапета. После того, как он ушел, мы немного подождали и побежали в деревню – жаловаться. Дошли до дому:

– Воскан избил нас на поле Маар!

– Чтоб ему ноги оторвало!

– Идите, найдите Карапета и скажите ему.

Мы так и сделали. Ах, Карапет, Карапет… Он схватил дубину и бросился в поля с криком: «Где ты, Воскан? Где ты, Воскан, сукин сын! Выходи! Всё равно найду и убью!».