По истечении трех четвертей часа мы наткнулись на очередной перекресток и еще один глубокий, тихий и грязный водоем.

Мы исследовали еще несколько тропинок с тем же результатом, работая лихорадочно и без должного рассудка, стремясь перебраться на другой берег до наступления ночи; и вскоре мы так основательно заблудились, что нам было бы одинаково трудно снова добраться как до острова, так и до исходной точки. Тропинки были слишком узкими, тростник и трава хлестали нас по лицу, и все они казались совершенно одинаковыми.

Внезапно мы вышли на берег озера примерно в четверти мили от вершины острова. Открытая вода простиралась прямо от нас до белых скал, а дальше – до прорехи в лесу, откуда поднимался дым.

С другой стороны остров выпирал в озеро еще одним крылом, придавая ему еще большее сходство с чудовищем, и мы видели, что это не совсем остров, поскольку между ним и болотом не было открытой воды.

– Пальма! – воскликнул Ларс.

Мы молча смотрели на нее.

Последние лучи солнца, тонущего в болоте, блестели на ней, и вдруг верхушка дерева затрепетала, развернулась и затряслась, переливаясь самыми изысканными цветами. И тут с другого берега озера донесся далекий рев, как из множества глоток.

Он был нестройным, диким, полным бравурного гула и, казалось, навевал картины долговязых фигур и мощных глоток.

– Много же горлопанов там, за холмами, – медленно произнес Железнодорожник. – Хорошо, что у нас много патронов.

Когда он это говорил, то держал руку на горле, и я увидел, что его лицо побелело.

– Жаль, что у нас нет лодки, – сказал Ларс, все еще глядя на пальму. – Мы могли бы добраться до острова за пятнадцать минут и посмотреть, что же там, у пальмы.

– Мы могли бы доплыть до острова вплавь на бревне, если найдем его, – предложил я.

– Нет, нет! – вскричал дон Инносенсио. – В этой мутной воде могут водиться рептилии. Не стоит доверять ей себя.

– Мы не можем провести здесь ночь.

– У последнего водоема, к которому мы пришли, было открытое пространство футов шестьдесят или около того в поперечнике, – сказал Энигма. – Давайте переберемся туда. Мы сможем расположиться посередине.

– В этом весь фокус, – одобрил Железнодорожник. – Я, например, не хочу ни рыскать по этому болоту ночью, ни оставаться здесь, когда трава бьет меня по лицу. Слишком легко всякой твари на нас наброситься.

Таково было единодушное мнение, и мы в мгновение ока оказались на месте.

Круглое, как бычье кольцо, высушенное солнцем до необходимой твердости, оно граничило с небольшим озерцом, которое мы прощупали длинной палкой и обнаружили, что оно бездонное, если судить по нашим измерительным приборам.

Однако камыши и трава вокруг были не такими высокими, и мы могли хорошо видеть остров, когда стояли. Железнодорожник принес флягу с водой из озера. Она была свежей и приятной, несмотря на то, что была теплой и сероватого цвета; не успели мы закончить нашу короткую трапезу, как наступили сумерки.

– Это печальное место, – сказал Ларс. – Грустнее всего в сумерках. Меня очень заинтересовала та пальма. Я не смогу успокоиться, пока не узнаю, что это было.

Он встал и подошел к краю открытого пространства и стоял в дюжине футов от зарослей пилильщика, глядя в сторону острова. В тусклом свете его фигура, вырисовывающаяся на фоне неба, казалась гигантской.

Вдруг из камышей, как вспышка, взметнулась длинная неясная тень и с треском ударила его в бок, отбросив на двадцать футов к краю водоема. Тварь взвилась вверх, казалось, до самого неба, упала всей своей длиной вперед и оказалась на его обмякшей фигуре.

Энигма выстрелил в ту же секунду, а мы с доном Инносенсио последовали за ним, крича друг другу, когда стреляли. Некоторые из наших пуль попали в цель. Я в этом уверен.