По истечении девяти месяцев молодая вдова произвела на свет мальчика и, едва приняв его на руки, воспылала к нему нежной материнской любовью. Ее решение соблюдать траур вне королевского двора, столь понятное при утрате любимого мужа, не помешало королю довести до ее сведения свое и Анны Австрийской, королевы-матери, желание выступить крестными малютки. В день крестин дитя не только нарекли королевским именем, как и подобает в подобных случаях, но и именем Филипп – по его деду, маршалу Фонсому. Сильви не посмела окрестить сына Жаном, объяснив это тем, что выбор ее супруга не отличался бы от ее.

Крестины в Пале-Рояль стали последним появлением Сильви при дворе. Решив вести отныне отшельнический образ жизни, посвящая себя исключительно детям и вассалам герцогства, она заперла на ключ особняк на улице Кенкампуа. Все последующие годы она жила то в замке вблизи истоков Соммы, то в Конфлане. Там она пересидела безумия Фронды, когда вчерашний враг становился назавтра другом, а принцы люто враждовали, увлекая за собой растерявшихся подданных…

Однако коронование Людовика пропустить было нельзя. 7 июня 1654 года она побывала в Реймсе, где принесла в соборе клятву верности от имени маленького герцога де Фонсома, которому едва исполнилось пять лет. Прием, оказанный ей Людовиком XIV, тронул Сильви почти до слез.

«Разве не жестоко с вашей стороны, герцогиня, так усердно избегать тех, кто вас любит?»

«Единственное, чего я избегаю, – это шума, государь. Хотя теперь, когда волнения позади, радостный шум как нельзя лучше соответствует заре нового царствования, когда двор светится молодостью…»

«Что мешает вам не считать молодой себя? Во всяком случае, не зеркало! Или вы хотите сказать, что я должен отказаться от удовольствия видеть вас рядом с собой?»

«О нет, государь! Как только ваше величество меня призовет, я с готовностью откликнусь. Но, – тут она присела в глубоком реверансе, – время для этого, кажется, еще не настало…»

«Возможно, вы и правы, ибо пока еще не я хозяин положения. Но это время придет, можете не сомневаться».

Сейчас, подбирая королевскую грамоту, оброненную сыном, она думала о том, что время это наконец наступило. Но уверенности в собственных чувствах у нее еще не было. Разумеется, она польщена проявлением верности со стороны юного избалованного монарха, не забывающего, как выяснилось, привязанности детства, но наряду с этим в душу закрадывался страх: ведь она может снова оказаться лицом к лицу с Франсуа де Бофором…

Не кричала ли она ему, рухнув на безжизненное тело мужа: «Я больше никогда вас не увижу!» Во время коронации Людовика XIV этот страх ее не посетил: тогда Бофор еще расплачивался за свое увлечение Фрондой изгнанием, опасности встречи не существовало. На брачной церемонии все сложится по-другому: бунтарь принес покаяние и был милостиво принят при дворе, пусть милость эта и была притворной. Отправится ли он в Сен-Жан-де-Люз, как того требовал его статус принца крови, пусть и по побочной линии? Посмеет ли вызвать монаршее недовольство, пусть оно и выразится лишь хмуро сведенными бровями? Пока что ответить на этот вопрос не было возможности. Вдруг этот дьявол во плоти сумел победить прежнее предубеждение к себе?

Так или иначе, Сильви с ужасом представляла, как она и Франсуа встретятся взглядами. Не станет же она бродить по дворцу, зажмурившись! Рано или поздно бывшие возлюбленные столкнутся нос к носу… К счастью, у нее еще оставалось время, чтобы подготовиться и не угодить во второй раз в сети прежнего чувства. Она отдавала себе отчет, что под золой траура по-прежнему жив огонь страсти.