Внезапно резкий омерзительно-пищащий звук пронзил мозг, проникая в каждую клеточку его тела. Джим заорал от режущей боли и упал на пол, содрогаясь в диких конвульсиях. Нужно было дотянуться до телефона и вызвать скорую, но тот отлетел в дальний угол гостиной.

Звук стал громче, Джим заткнул уши ладонями и почувствовал, что по рукам стекает что-то теплое. Он больше ничего не слышал: ужасающий звук разорвал барабанные перепонки, кровь льющаяся ручьем, потекла сильнее. Он добежал до ванной, и его вырвало остатками сегодняшнего ужина, склонившись над унитазом, отплевываясь кровью, он ощутил новый рвотный позыв, на этот раз изо рта изверглась густая багровая жидкая масса. Джим закричал еще сильнее, ужас, которого он еще никогда не испытывал, полностью завладел его сознанием. С кровавой пеной у рта, весь дрожа, он заглянул в зеркало: вся левая половина лица была залита кровью, текущей из глаза, которым он уже ничего не видел. Приступ прошел, но ужас остался, и когда Джим смыл кровь и снова взглянул на себя в зеркало, страшная правда начала обретать свои очертания: на месте левого глаза зияло мертвое мутное бельмо.

За ночь он сбросил больше сорока фунтов. Все волосы полностью выпали. Кожа стала сухой и ломкой как кусок древнего пергамента. Ночью вместе с оставшимися зубами его вырвало куском мяса с черными язвами на поверхности – только после он осознал, что выблевал собственный язык.

Джим очнулся около полудня и не решился взглянуть в зеркало, он боялся увидеть ту тварь, которую встретил в лесу. После волны ужаса, охватившего его, последовало чувство полного смирения и спокойствия. Джим понял, что он умирает. Вернее, исчезает – только сейчас он осознал весь смысл, таящийся в этом слове, произнесенным мексиканцем.

Он сидел в широком роскошном кресле, обшитым красным мягким бархатом. Перед глазами проносилась вся его жизнь, наполненная чередой безумства и хаоса. Наконец, до Джима дошло, что за свои двадцать восемь лет он не сделал ничего, о чем можно было вспомнить с достоинством и гордостью. Раньше он гордился своими показушными выходками, способностью показать свою силу, унизив другого. Но только сейчас он осознал, что это была не сила, а слабость. Он походил на огромного неуправляемого и невероятно жестокого подростка, кичившимся собственным эго, которое затмевало все вокруг. Джим к своим двадцати восьми годам так и не стал взрослым человеком, и не понимал разницы: что хорошо, а что плохо. В данные минуты он ощущал, как короток шаг, отделяющий пышущего здоровьем красавца от уродливого калеки.

В неподвижной тишине раздался сухой треск: его кожа разрывалась, обнажая месиво из мяса и костей. Он не чувствовал ни рук, ни ног. Но ощущал, как гниет изнутри, гниет заживо.. Коленная чашечка треснула, разлетаясь на куски, пронзая мозг новым острым импульсом ошеломляющей боли. Живот, раздувшись, как перекаченный воздушный шар, лопнул с оглушительным свистом, теплый смрадный запах вырвался наружу, заполняя комнату. Внутренности разлетелись в стороны, оставляя кровавые ошметки на красивой и дорогой мебели. Джим жил.. Он жил даже тогда, когда почувствовал, что в его разорванных кишках копошатся мелкие кровососущие твари. Он успел сделать то, что должен был. И теперь с нетерпением ждал наступающей смерти..

Хуан Карлос прибыл по указанному в сообщению адресу, жажда легких денег манила его, затуманивая здравомыслие. Джим предложил добавить еще два миллиона, но только наличными.

Дверь квартиры была открыта к его удивлению. Пройдя длинный просторный коридор, мексиканец оказался в гостиной. Хозяин, судя по всему, сидел к нему спиной, облокотившись на спинку кресла.