Однако Диме смешно не стало. И он не успел понять, смеется ли кто-нибудь в чате или нет. Все произошло очень быстро. Он поскользнулся на основании образовавшейся сосульки, что выросла на краю крыши. А затем, после того как упал, словно по ледяной горке съехал вниз. Раздался громкий удар. Что-то сломалось. А затем тишина.

– Твою мать! – полицейский аккуратно подошел к краю крыши и посмотрел вниз. Козырек, закрывавший подъезд, был сломан. В паре метрах от подъезда лежал Дима. Он не шевелился. А еще в нескольких метрах от него лежал телефон экраном вверх. Стрим продолжался. Его смотрели уже свыше 60 000 человек. На экране продолжали с неимоверной скоростью нестись сообщения: «он прыгнул! Охренеть!», «молодец! Все правильно сделал!», «круто! Парень просто бомба!», «Да, класс, чувак, ты крутой!!!».

Дима разлепил глаза. Боль, точно ожидавшая его пробуждения, накинулась со всех сторон. Непроизвольный стон сорвался с губ.

Каждая частичка его тела агонизировала. Умоляла вернуться в забытье. А лучше – умереть. В голове витала пустота, любую зреющую мысль боль выжигала на корню, не позволяя той сформироваться. Перед глазами плыло. Лишь по окружающей обстановке, по одинаковым койкам и лежащим на них людям парень догадался, что находится в больнице.

Сегодня утром его перевели в общую палату из реанимации, но на тот момент Дима еще этого не знал. Он боялся шевелиться, лишь как слепой крот водил глазами и щурился, пытаясь найти фокусировку на чем-нибудь определенном.

– Что-ж вы такие дурные то, – услышал он женский голос где-то сбоку. Он не видел, кто именно произнес эту фразу, лишь почувствовал руку у себя на лбу. Руку девушки, женщины или может быть пожилой дамы. Она нежно погладила его по голове, затем добавила.

– Молодец что очнулся. Скоро выздоровеешь. Больше так не делай, – а затем вышла из помещения. «Что не делать?», хотел было спросить Дима, но с непривычки послышался только стон. Во рту пересохло. Язык не слушался. Горло немного саднило. Сотрудница больницы не отреагировала и вышла из помещения. Вероятно, это была санитарка или медсестра. Но точно не врач, потому что врач пришел позже. Он справился о его здоровье, но не добившись ответа, позвал медсестру, и та вколола Диме обезболивающее. На некоторое время стало легче. Боль никуда не делась, но стала терпимее. Множество раз парень проваливался в дрему и выходил из нее, снова и снова пытаясь понять, где он и как тут очутился. Но ответов не было. Последнее, что он помнил – это разговор на крыше с полицейским, а затем пустота. Может, тот сотрудник избил его после того, как снял с крыши? Или ударил шокером, а потом избил?

Ничего не понятно.

На третий день пребывания в общей палате Дима наконец заговорил. То обрадовало не только его, но и доктора, который радостно заявил, что парень идет на поправку.

– А что со мной случилось то?

– Ты упал с крыши, – ответил доктор, не отвлекаясь от журнала обхода, – вспомнил?

– Упал? Я? – переспросил парень. – Зачем?

– Не знаю. С этим другой врач разберется, когда окончательно придешь в себя. Психиатр, – иронично дополнил доктор, – мое дело – поставить тебя на ноги, в прямом смысле слова. У тебя куча переломов. Об этом потом, – спешно закончил он, сделал запись в историю болезни и поспешил удалиться. Затем остановился в дверном проеме и обернувшись добавил, – кстати, ты теперь знаменит.

Дима ничего не понимал. Как он мог упасть с крыши? Он же не собирался этого делать. Он хотел просто снять контент и судя по последней реплике лечащего врача, ему это удалось.

Дни сменялись днями. Бесконечные болезненные перевязки, кормления с ложечки, утки, уколы – все по кругу, снова и снова. События дня, когда Дима якобы упал, возвращались небольшими порциями – дозированно: паника при виде полицейского, эйфория при виде большого количества зрителей, подсказки в чате, правило номер два…