– Послушай, если будешь хамить, я тебя из дома выставлю!

– У нашего дитяти зубки режутся, – мужичонка откинулся на спину и засучил ножками, изображая неописуемый восторг. Затем, перестав смеяться, снова сел и деловито произнёс: – Ладно, так и быть, все материальные и плотские утехи забери себе, пользуйся на всю катушку, я на всю эту хренотень не претендую. Ну а мне оставь, к примеру, это… как его… ну, скажем, психологию и прочие морально-нравственные устои…

– Да уж, при твоей-то роже только и заниматься психологией…

– Ты сам-то много ли в этом понимаешь? К примеру, знаешь, отчего распался «Битлз»?! – возопил обиженный прохвост, в азарте спора хлопая себя ладонями по волосатым ляжкам. – Да просто Пол с Джоном партнёра не поделили, вот и все дела, а ты туда же, психология… А отчего думаешь, этот… известный наш физик-теоретик в науке оказался плодовит? Да потому что бабник был отчаянный. Ну а таким, как ты, видать, слабо…

Нет, этого я вытерпеть уже не мог, что-то с ним надо было срочно делать. Я потянулся к прохиндею, норовя ухватить его рукой за голую лодыжку, но тот вопреки дебильной внешности оказался куда проворнее меня. В следующее мгновение, сделав головокружительный кульбит, мерзопакостник уже сидел верхом на бра, до той поры предназначенного всего лишь для освещения обеденного стола, но вот теперь нежданно-негаданно превратившегося в насест для этого подонка. Ну а стеклянный с золотистой окантовкою плафон вместе с горящей лампочкой уместился как раз между его ног, демонстрируя сияющее естество непропорционально увеличенных размеров. Однако стоваттный подогрев подействовал вполне понятным образом:

– Чтоб вам так было! – завопил негодник, как ошпаренный, для убедительности прибавив кое-что совсем уж непристойное.

То-то, проняло! Как утверждают, при нежданных обстоятельствах некоторым представителям гомо сапиенс свойственно кричать на крайне редко употребляемом ими языке – вроде бы обычно такое приключается при родах. Вот и это чудо акушерского искусства, что удивительно, сподобилось. Впрочем, с чего это я решил, будто он и в самом деле моё «второе я», когда в ярком свете бра ясно наблюдается совсем другое.

– Эй, Ося! Ты, часом, не в церковном ли хоре по воскресным дням поёшь? Голосистый больно.

– Будешь на моём месте, ещё не так запоёшь, – отвечал мне Ося, с высоты плафона плюхнувшись в салатницу. – Чтоб я так жил, но это же явное унижение моего достоинства.

Ося, знакомый мне ещё по летнему отдыху в Крыму под Судаком во времена блаженной юности, тот самый Ося, теперь владелец телеканала, сети винных магазинов и частных клиник, банкир и меценат, когда-то начинавший свою звёздную карьеру с торговли резиновыми пупсиками на барахолке, сидел на краешке стола и, слизывая остатки майонеза, весьма кстати прикрывавшие его могучий «срам», рассуждал о недостатках моей личности.

– Я вот что тебе скажу. Беда твоя в том, что ты пытаешься мыслить головой, а вот того не понимаешь, что для этого занятия куда больше ещё целая куча органов подходит. К примеру, особо нервные предпочитают мыслить сердцем, люди рационального склада мышления рассуждают животом. Начальство принимает эпохальные решения тем самым местом, что к руководящему креслу приспособлено…

– Ну и каким же местом ты сам думаешь? – оборвал я Осю, не желая дольше слушать его брехню про уважаемых людей.

– А я на вас на всех вот это самое и положил, – деловито ответствовал Ося, долизывая майонез.

В конце концов, и то верно, не пропадать же соусу. Ну а пока я раздумывал о том, что дальше предпринять, Ося продолжал свою брехню: